– Потому что там… рана…
– Совершенно верно! – Глаза Лейры сверкнули, как будто мгновение назад ей сообщили о находке библиотеки Зора. – Там рана. Которую тебе нанесла не я. Если бы оба твоих плечика были здоровы, то мои пальцы не принесли бы боли, верно?
Молчание. Затравленный взгляд огромных голубых глаз.
– Верно?
– Д-да… госпожа.
– Очень хорошо. То есть плохо, что ты не сумела отразить заклинание, но я готова сделать скидку на неожиданность нападения и на то, что на кухне особо не развернешься. По крайней мере попыталась, и то ладно. Но об этом потом… когда выздоровеешь. А пока мы будем говорить о твоей ране. Думаешь, зачем я разбередила ее?
– Вам нравится причинять боль, – вдруг прошептала девочка почти против собственной воли.
Она чувствовала, как что-то злое, что-то очень нехорошее пробивается из глубины души, стремится выплеснуться наружу, отомстить, отплатить за ту темноту перед глазами, за то, как эти холеные пальчики вдавливались в обугленную кожу, разрывая корку спекшейся крови. Понимала, что, вероятно, будет жалеть о сказанном всю оставшуюся жизнь, если эта жизнь вообще будет – поговаривали, что выкрикнуть магу оскорбление в лицо есть один из наиболее быстрых путей в посмертные чертоги Эмиала. Понимала… и знала также, что ничего не сможет с этой волной злости поделать.
– Что? – На лице Лейры отразилось искреннее удивление.
– Вам нравится причинять боль! – выкрикнула девочка, уже не владея собой. – Я была ни в чем не виновата, а вы нарочно сделали это! И Лилу били нарочно! Я видела! Я видела, вам нравилось! Я хотела простить ее! Чтобы ее не били этим проклятым кнутом! Но вы хотели, чтобы ей было больно! И ей, и мне!
Тут она замолкла. Если бы Лейра впала в бешенство, если бы метала громы и молнии – и в прямом, и в переносном смысле, – то и Альта продолжала бы выплевывать обвинения, даже если бы эта беседа стала последней в ее жизни. Но Попечительница лишь улыбалась, и девочка словно наяву видела, как все ее злые фразы пролетают мимо цели. Попечительница слушала – но не слышала.
– Накричалась? – мягко поинтересовалась она. – Теперь говорить буду я, а ты слушай. Рано или поздно говорить об этом приходится со многими, хотя и не со всеми. Некоторые из детей злы и равнодушны к чужой боли. Это плохо. Не потому, что мы стремимся воспитать в вас излишнюю чувствительность, а потому, что все это – и боль, и радость, и печаль – должно быть уместно. Наказания придумываются не для того, чтобы наказать, как это ни странно звучит. Если ребенка, разбившего дорогую вазу, как следует отлупить, ваза от этого не станет целой. Наказания придумываются для того, чтобы преподнести урок. На будущее.
