Затем Сталин умер. Об этом я уже упоминал. В скором времени взяли и разоблачили Берию. Мы пели частушку «Берия, Берия, вышел из доверия!» – и нас не очень занимал вопрос, каким же образом ему удалось войти в доверие.
Сталина положили в мавзолее рядом с Лениным. Это было естественно и справедливо. Сталин лежал в форме генералиссимуса. Там еще оставалось много места. Я ходил с отцом смотреть Сталина. Тогда я подумал, что мавзолей специально сделали попросторнее, чтобы хватило на всех. Теперь я думаю, что он не такой просторный, как кажется.
Двадцатый съезд случился, когда мне шел шестнадцатый год. Это было уже во Владивостоке. И вот тут-то я ощутил тот великий стыд, о котором уже говорил. Я читал газеты и думал. Я разговаривал с отцом. «Как же так? Неужели никто не знал?» – спрашивал я с юношеским негодованием. – «Кто-то знал. Кто-то догадывался. Большинство думало, что так надо», – сказал отец. – «Но почему же никто не сказал правду?» – «Когда ты вырастешь и захочешь сказать свою правду, ты поймешь, что это не так просто».
Сейчас я это понимаю.
Мне дали хороший урок безверия. Я чувствовал себя виноватым перед расстрелянными и замученными. Так, вероятно, бывает, когда узнаешь о предательстве любимого человека. Я понял, что еще один шаг – и я разуверюсь во всем. Но я не сделал этого шага.
Я опять испытал стыд и гордость. Гордость за то, что правда сказана, и стыд перед всем миром, что она так долго была беспомощна перед ложью. Потом я стал думать, что все относительно – нет ни правды, ни лжи, а есть лишь меняющаяся точка зрения. Ради удобства можно называть правдой любую ложь, можно даже заставить себя поверить в нее и все-таки…
Все-таки правда абсолютна. В ее основе лежит чувство справедливости. Правда, как и Бог, – одна. Не случайно он ее видит, но почему-то не скоро скажет.
Предвижу яростные возражения и нападки. Особенно со стороны философов, которых, честно сказать, не люблю. Они способны запутать любое дело. А правда, кроме всего прочего, – проста.
Прошу также помнить, что я человек без мировоззрения. Мне его заменяет ирония.
Я не думаю, что ирония лучше мировоззрения. По правде сказать, она мне здорово надоела. Ирония – опасное состояние ума, разъедающее душу. Она очень удобна, когда речь идет о том, чтобы выжить в обстановке беспросветной глупости и лжи. Она улыбается над всякой позицией, требующей решений и активных действий. Ирония пропитана скепсисом, как губка, которую подавали умирающему Христу – уксусом.
