– Вот-вот, – сказал я. – Я и не хочу себя обманывать. Моя работа никому не нужна.
– Любую работу можно делать двояко, – продолжал философствовать Чемогуров. – Можно сделать так, что ею воспользуются один раз и выкинут, как бумажный стаканчик. Но если ты сделаешь ее по-настоящему, она пригодится еще много раз. Ты сам не знаешь, кому и когда она сможет пригодиться.
– Вы ведь сами говорили, что весь смысл моей работы в получении диплома…
– Для тебя, – спокойно парировал Чемогуров. – Но не для человечества.
– Скажете тоже – для человечества! – смущенно возразил я. Мне несколько польстила неясная связь моей работы с человечеством.
– Ты студент, Петя, и останешься студентом до пенсии! – в сердцах вскричал Чемогуров. – Ты будешь вечно видеть не дальше своего носа, вечно зарабатывать хороший балл у начальства, вечно решать маленькие конкретные задачи…
Я обиделся. Особенно меня задело слово «вечно». Мне не понравилось, что мою бездарную деятельность планируют на такой срок.
– Лазеры еще еле дышат! – кричал Чемогуров. – Тебе и не снилось, как они будут применяться! В космосе чем будут сваривать? А?… У тебя появилась уникальная возможность поставить и решить задачу в общем, для многих случаев, для будущего! Бу-ду-ще-го! – по складам произнес Чемогуров. – А ты страдаешь, что твои расчеты не нужны сейчас в городе Тбилиси.
Чемогуров ушел в свой закуток и с шипением погрузил паяльник в канифоль. А я стал думать над его словами.
В самом деле, я еще ни разу не смотрел на свою работу с такой точки зрения. А ведь нужно смотреть на любую работу именно так. Я старался ее спихнуть и получить маленькую пользу в виде диплома и горстки полезных сведений для грузинского КБ. Теперь мне предстояло переосмыслить задачу и стараться уже для всего мыслящего человечества.
Мыслящее человечество с нетерпением ждало результатов.
И я провалился в программу для машины. Тут моя жизнь стала опять совершенно фиктивной, но уже в другом смысле. Я стал работать по ночам.
Вычислительная машина днем сильно загружена. Поэтому студентам ее в нормальные часы не дают. Мое машинное время начиналось с полуночи и кончалось в шесть утра. Около месяца я жил в странном режиме совы или летучей мыши.
Я просыпался после обеда, часа в четыре. В пять я завтракал и садился за программу и выкладки по расчету тепловых полей. В десять часов вечера я обедал и шел на машину. Ровно в полночь я нажимал кнопку общего сброса и запускал свою задачу. Устройство ввода заглатывало колоду перфокарт и лампочки на панели начинали дрожать мелкой дрожью.
