Я хотел обидеться, но не обиделся. Просто девушка не знает других слов. Никто ей не намекнул в свое время, что есть такие слова: милый, хороший, любимый и так далее.
– Сено-солома, – вздохнул я, поглаживая Тату по щеке. Прицепилось ко мне это словечко!
– Сено-солома, – печально согласилась Тата.
Мы вернулись к нашей столовой. Там уже шла раздача денег. Дядя Федя норовил получить дважды.
– У меня долги большие! – кричал он.
Решили ехать на вечернем поезде, а пока устроить общий пир. Купили, чего надо. Вера с Надей за две недели прилично научились готовить. Они сделали нам харчо и жареную телятину с гарниром. Управляющий напоследок раздобрился на телятину. Мы ели, пили, поднимали тосты и чествовали ударников.
Лисоцкий был единственным, кто до этого момента соблюдал сухой закон. Но зато на прощальном банкете он взял свое. Дядя Федя ему подливал, не забывая и себя. Они вскоре стали похожими друг на друга, как близнецы. Оба с красными лицами и еле сидят.
Когда все вино выпили, Лисоцкий захотел сказать речь. Он забыл, что уже говорил вначале.
– Я скажу р-речь! – заявил он. – Я все равно скажу р-речь! Я р-речь сказать хочу!
– Да скажите ее, речь эту! – взмолилась Наташа-бис. – А то забудете.
Лисоцкий встал и сказал:
– Р-речь! Если кто обидится – тут нет таких! Нет! И все… Молодцы!… Этот Петр Николаевич, мы его знаем. Знаем?!… Я ему говорю, чтобы ни-ни!…
Лисоцкий погрозил мне пальцем.
– Ни-ни! Понятно?
Внезапно его унесло из-за стола в поле. Это он выпрямлялся. Дядя Федя его поймал, и они общими усилиями нашли положение равновесия.
– Ни-ни! – продолжал Лисоцкий. – И что вы думаете? Поди сюда, Петр Николаевич, я тебя поцелую…
– Завтра, завтра, – отмахнулся я. – В городе.
– Хорошо! – согласился Лисоцкий. – Какую женщину увел, подлец!
И Лисоцкий сел.
– Тату? – хором спросили наши девушки.
– Та-ату! – передразнил их Лисоцкий. – Тата ваша… Тьфу!
Пришлось запаковывать Лисоцкого в наматрацник, из которого мы уже вытряхнули сено. Он пошевелился там, а потом уснул. А мы все в прекрасном расположении духа пошли на станцию, волоча на плечах начальника.
Навстречу нам шло совхозное стадо коров. Их гнали домой с пастбища. И нас гнали домой с пастбища.
– Родимые! – закричал Яша коровам. – Это для вас мы старались! Жертвовали своим молодым здоровьем! Кушайте, родимые! Не забывайте амбалов!
Лисоцкий шевельнулся в мешке и сказал оттуда:
– Я хочу речь!
– Тихо, Казимир Анатольевич, – шепнула ему Барабыкина. – Спите спокойно.
