А Фрам, если разобраться, нисколько не виноват. Палатка стоит недалеко от продушин, проклятые тюлени фыркают, щелкают челюстями, хлопают ластами по воде. Какая лайка останется спокойной? Охотничий инстинкт, он кого хочешь подымет: день ли, ночь — попробуй устоять!
Пришлось Линнику из стального мешка выбираться, хозяина разбудил — ведь мешок-то один на всех. А хозяин больной. Днем его в полюсный костюм закутали, везут на вторых нартах. Фраму ни подойти, ни приласкаться. Только кашель слышит — сдавленный, с хрипами.
Сейчас хозяин у примуса греется, тяжело дышит, в груди, словно камешки перекатываются, а собаки, что на воле, зверя почуяли. И Фрам почуял, завизжал от нетерпения, просится — откройте палатку.
— Медведь, — догадался хозяин. — Пойдем, Линник.
— Господин начальник…
— Пойдем. Свежее мясо необходимо.
В полумраке лайки облепили медведя. Видит он, что не совладать с ними — побежал. Они — за ним.
Собачий лай покатился, удаляясь. Фрам больше всех старается, погромче подает голос, чтоб хозяин с пути не сбился, услышал.
Загнали медведя в лунку.
Ох, как долго не идет хозяин! И отбежали-то недалеко. Что ж, надо пока на себя рассчитывать. Варнак, видно, уже получил свое — скулит в сторонке. Оно и неудивительно — лапы у медведя короткие, сильные, как хряснет, так считай косточки!
Фрам тоже не промах, не впервые со зверем встречается: чуть вперед, чуть назад метнется, обманет медведя, в бок вцепится — отпрыгнет.
У медведя глаза злые-презлые, морда широченная, пасть открыта — схватить не успевает, вертки лайки и много их, от суматошного лая голова кругом.
Хозяин не опоздал. Грузно идет, медленно, прямо на медведя. В двух шагах остановился, дуло в рот наводит. Рука дрожит, сильно дрожит — устал хозяин. Еще полшага вперед сделал — промахнуться не хочет. Фрам последний раз рыкнул на мишку и отскочил: через миг выстрел будет.
Раздался щелчок. Робкий, еле слышный. Хозяин перезарядил винтовку, и снова щелкнуло глухо и тихо.
— Смазка, смазка на морозе застыла! Эх, лекарь наш бестолковый! И кто же в стужу маслом винтовку смазывает?!
Отошел хозяин метров на пять, сел в сугроб.
— Линник, за топором беги! И нарты возьми. Не дойти мне. А я пока собак подбодрю.
Лайки и так как бешеные. Рвутся, скачут, рычат, то слева, то справа у зверя клок шерсти вырвут. Невтерпеж стало медведю, заревел от обиды, от гнева, побежал.
И опять покатился собачий лай, удаляясь. Долго катился, пока медведь не плюхнулся в полынью, обдав своих врагов ледяными брызгами.
