Они проспали почти до полудня – к счастью, Герд не утратил чувства времени даже в этом сумеречном мире, где годами можно было не видеть солнца. Проснувшись первым, он долго лежал без движения, разомлев в излучаемом малышкой тепле, любуясь удивительным ее лицом, смотреть на которое иногда было просто больно.
С чего это я разоспался? – думал он лениво. Ладно – я, но Уэ – с ней-то что? Раньше казалось: она и не спит вовсе…
С усилием стряхнув с себя истому, Герд приподнял голову и некоторое время добросовестно вслушивался в приглушенный стенами лесной шум. Но не обнаружил ничего настораживающего.
Что будем делать? – спросил он себя. Я же чувствую: кто-то навязывает мне эту игру с гарантированным проигрышем, а как вырваться? Ну хорошо, я готов противостоять тысячам – был бы хоть шанс. Что за судьба! Во все времена люди чести жили и умирали поодиночке, зато грязь слипается мгновенно… Выходит, мерзавцы живучей?
Уэ распахнула громадные глаза, засмеялась тихонько и потянулась обнять Герда.
– Смогла бы ты убить? – спросил он, спугнув ее радость. Девушка отшатнулась как от удара, заморгала растерянно.
– Ну представь! – продолжал Герд. – Вон там, у стены, стоит каратель и целится бросить в меня дротик, а у тебя в руке лучемет. Сможешь выстрелить?
Он поступал жестоко: наверняка воображение нарисовало девочке эту картину с устрашающей яркостью и подробностями, леденящими кровь.
– Я бы умерла! – выдохнула Уэ и, всхлипнув, спрятала лицо у него на груди.
– После меня или до? – безжалостно уточнил Герд. Он совершенно точно знал, что Уэ готова умереть за него бессчетное число раз, но вот убить ради него она не могла. Проклятие доброте, которая не умеет себя защитить!
– Ладно, отбой. – Герд зарылся лицом в копну шелковистых ее волос. – Каратель устыдился твоих слез и сбежал – бывают же чудеса!
Девушка фыркнула и через минуту уже смеялась, заражая Герда весельем и подбивая его на такие выходки, каких прежде он не позволял себе даже в мыслях. Правда, Герд никогда не утруждал память знанием бесчисленных поведенческих норм и табу, совершенно убежденный, что куда достойнее полагаться на собственный кодекс чести. И только недавно он заподозрил хитрую подмену: слишком уж удачно вписывался его кодекс в нужды Империи. А вот для юной туземки словно вообще не существовало всего этого громоздкого свода правил, и ограничивала ее свободу только неисчерпаемая, непоколебимая доброта ко всему сущему – ну и чьи оковы прочней?
