– Это чайник, он у нас со свистком. Его дедушка из Польши привез. Исполняет двадцать восемь мелодий, от обычного дверного звонка до «Траурного марша» Шопена. – Шкипидаров собирал макароны и забрасывал их обратно в кастрюлю. Макароны были скользкие и горячие и выскальзывали из рук, как живые. – Ну их к черту! – Шкипидаров не выдержал. – Так их давайте есть, прямо с пола. – Он засунул макаронину в рот и, чавкая, махнул нам рукой – мол, наваливайтесь, а то не достанется.
В прихожей что-то тихо задребезжало, потом громче, потом звук прекратился. Макаронина, недожёванная, как была, выскочила у Шкипидарова изо рта и забилась под отошедший плинтус. Шкипидаров приложил к губам палец и неловко поднялся на ноги. Это был уже не свисток от чайника, это кто-то звонил в звонок.
– Вызывай по телефону милицию, – еле слышно сказал Щелчков.
Шкипидаров кивнул, снял трубку, подул в нее, стукнул по рычажку.
– Не работает, – удивился он и повесил трубку на место.
– Все понятно, – вздохнул Щелчков. – Черной лестницы в вашей квартире нет, телефон они у вас отключили, этаж пятый, в окно не выпрыгнешь. Лучше бы мы дома остались, там хоть есть кого на помощь позвать. – Он задумался, тряхнул головой и с отчаянной решимостью произнес: – Лучшая защита это что? Нападение! – Он обвел нас упрямым взглядом и потряс над головой кулаком. – Значит, надо нападать первыми. Шкипидаров, ты здесь хозяин. Иди, открывай дверь.
Открывал он целую вечность, мы даже устали ждать. Когда вечность, наконец, миновала и три наших волевых подбородка решительно высунулись на лестницу, картина, которая нам предстала, была самой заурядной и бледной.
На площадке никого не было. Лишь на хилой желтушной лампочке, почти не дающей света, грелись мелкие комары да мухи.
– Пошутили, – сказал Шкипидаров. – Наверно, Штукин из десятой квартиры. Или Пуговкин из пятнадцатой.
– Это не Штукин, – сказал Щелчков. – И не Пуговкин. – Голова его ушла вниз; наши взгляды вслед за головой тоже.
На площадке под самой дверью лежала шляпа. Зеленая, из старого фетра, с черной ленточкой, обтягивающей тулью.
Мы молча переглянулись. Я уже протянул к ней руку, но Шкипидаров меня остановил.
– Не трогай, вдруг заминирована! – В голосе его звучала уверенность – зловещая и веселая одновременно. Не часто же выпадает случай подорваться на заминированной шляпе.
Я отдернул руку и зачем-то подул на пальцы. На лестнице задребезжало окно. Я вздрогнул, Щелчков и Шкипидаров пригнулись. Я с опаской переступил через шляпу и осторожно высунулся в проем. Ниже, по подоконнику за окном ходил хмурый общипанный воробей и склевывал со стекла пыль. Наверное, воробью не спалось – от голода или мешали соседи. Я погрозил ему кулаком, но он мне ничего не ответил.
