Лестница была темной и узкой, и приходилось идти гуськом. Не доходя до второй площадки, я занозил о перила ладонь и вскрикнул от неожиданной боли. Эхо отразилось от стен и полетело по лестничному проему. Наверху что-то шумно ухнуло, и на голову нам посыпался мусор. Я взъерошил волосы пятерней, выгребая оттуда всякую всячину – мелкие рыбьи косточки, жухлую кожуру от яблок, черное воронье перо.
Дом был пятиэтажный, а Шкипидаров жил на самом верху. Выше, над их квартирой, были только чердак и крыша. Шкипидаров высунулся в пролет и с опаской посмотрел вверх. Мы тоже посмотрели туда, но ничего опасного не заметили. Шкипидаров пожал плечами, и мы продолжили восхождение.
Чем ближе мы подходили к площадке, тем тревожнее делалось на душе. Шкипидаров, тот тоже нервничал, хотя ему-то, спрашивается, с чего. Между Севастьяновым и Сопелкиной насчет его уговора не было.
Наконец мы достигли двери. Прежде чем ее отпереть, Шкипидаров долго рылся в карманах, озирался и натужно сопел. Дверь открылась с шестой попытки, будто была чужая. Мы прошли в большую прихожую, всю заставленную тумбочками и шкафами. Из зеркала, висящего на стене, на нас глядели наши белые лица.
Почувствовав себя в безопасности, мы начали осваиваться в квартире. Первым делом осмотрели все комнаты, проверили туалет и ванную, прислушались к тишине за дверью, за которой жила соседка. Самой Чокнутой дома не было, она уехала на Пушкинскую к сестре, и квартира на ближайшее время была в полном нашем распоряжении.
– Пойду поставлю воду для макаронов, – по-хозяйски сообщил Шкипидаров. Мы сидели в комнате на диване и разглядывали «Охотников на привале», копию с известной картины, висевшую напротив нас на стене. Он уже поднялся идти, как в коридоре зазвенел телефон.
– Мать, наверно. Сейчас будет спрашивать про уроки. – Он вприпрыжку бросился в коридор, и мы услышали его радостное: «Аллё?» Потом другое, менее радостное. Потом третье, озадаченное и смущенное.
Мы отклеили глаза от картины и разом посмотрели на дверь. Шкипидаров уже стоял на пороге.
– Псих какой-то. Наверно, ошибся номером. – Он пальцем покрутил у виска. – Я ему отсюда: «Аллё?» – а он какие-то: «Детки в клетке».
В глазах моих замельтешили кресты. В уши набилась вата, сквозь которую глухими накатами прорывалось бряцанье скальпелей. Я сунул руку за коробком, но в кармане коробка не было. Когда мы шли по улице – был. Когда мы поднимались по лестнице – тоже был. А теперь, когда запахло горелым, коробок как на несчастье исчез. Рядом сидел Щелчков и грыз ноготь на указательном пальце.
