Они стали сходиться: сзади Бежевый, слева Холодный. Из пролома в стене котельной, скособочась, вылезал Жопа. С карниза посыпалась крошка, и в сахарном облаке штукатурки на землю сошел Курилка.
Пружина мягко покачивалась под ногой. Сначала я думал о вечности, потом вспомнил, что в кармане в вощеной бумаге лежит завернутая Натальей котлета. Я ее вытащил и, пошуршав оберткой, съел.
– Друзья, – сказал я, облизывая пальцы. – Зачем вам я, если честно? Ну зачем?
– Нужен, – услышал я четырехголосый ответ.
– Как же вы можете со мной что-то сделать, если у меня тринадцатый номер? И не где-нибудь, а в самом главном (я показал пальцем в обиталище Господа Бога) Информарии Жизни!
– Можем, – ответили мне все четыре.
– Можете, – согласился я. – Но вы же взрослые… (Я хотел назвать их людьми, но вовремя спохватился.) Вы должны понимать, что плохо будет не одному мне.
– Понимаем, – раздался односложный ответ.
– Так стоит ли тогда рисковать?
– Стоит.
– Вы уверены? – Я нарочно играл в вопросы. Не то чтобы оттягивал время, просто интересно было узнать уровень их разумности.
– Платформа, – сказал Курилка. – С ней сегодня покончено.
– Покончено, – повторили один за другим три его компаньона.
Я вздрогнул и не поверил.
– Врете, – сказал я зло.
«Врут!» – в голове, как бомба, раздался телепатический крик.
Мне стало весело и нестрашно.
– Врете, – повторил я отчаянно, и поддев ногой отцепившуюся от матраса пружину, швырнул ее в Курилкину рожу.
– Ой! – вскрикнул он совсем по-людски и схватился за расквашенную губу.
«Спешу на помощь. Держись!» – кричала мне беззвучно платформа.
«Ты где?»
«Пролетаю над станцией „Колокольцево“».
«Это днем-то? Ты спятила. Что подумают люди?»
«Дурак!»
Я прикинул расстояние от станции «Колокольцево» до места, где меня собирались казнить.
«Не успеешь».
«Тяни время».
– Послушайте, господа. А имеется ли у вас документ, подтверждающий ваше право на лишение меня жизни?
– Имеется.
Жопа достал бумагу и предъявил мне. Со ссылкой на пункт 105-й договора от 15-го апреля за категорическое нежелание подчиняться общевселенским правилам я, Галиматов А.Ф., приговаривался к деструкции (в любом виде) в срок, устанавливаемый по закону. Приговор обжалованию не подлежал. Внизу, как бикфордов шнур, извивалась подпись аж самого Президента.
«Пролетаю станцию „Жмейки“».
«Не успеет». – И тут я вспомнил, что за кирпичным забором с аурой из колючей проволоки находится милицейская школа.
– Милиция! – заорал я, что было сил. – Здесь человека убивают!
