Этелахан вздохнула: она тоже устала за день, и ей не хотелось подбирать слова на чужом языке.
– Веселая песня! – Ингитора тоже вздохнула.
Ей было невесело. Дурные пророчества Вальборг напомнили ей все самые мрачные песни – о том, чем иной раз кончаются эти походы за славой:
Многих родичей
смерть настигла,
трупы их ныне
в землю зарыты;
ты не могла
битве препятствовать,
волей судьбы
Она старалась задуматься, понять, чем же грозит обернуться затеянное дело, но мысли ее сами собой сворачивали в сторону. Сегодня наступило лето, а значит, полгода, до следующей зимы, нельзя будет рассказывать саги. Ингитору это удручало: останется только сплетничать, но похождения хирдманов, служанок и даже знатных ярлов ее занимали гораздо меньше, чем те же самые события – встречи, любовь, ссоры – тех, кто давным-давно умер и перешел из повседневного в вечное.
Вот, например, Греттир Могучий. Ингитора с двенадцати лет была влюблена в его образ, хотя в жизни он, низкородный бродяга и преступник, никак не смог бы ей понравиться – но он был героем сказания, а значит, его рыжие волосы сияли пламенем молний. Стоял такой же тихий и прохладный вечер, как сейчас, когда Греттир пришел переночевать в усадьбу Песчаные Холмы… Он остался один в покое. До полуночи все было тихо, а потом раздался вдруг страшный шум, и со двора вошла огромная великанша. В руках у нее было корыто и большой нож…
В огне очага Ингитора ясно видела чужой полутемный дом – слабо дрожит пламя факела в железной скобе, и тени ходят по бревенчатым стенам, где из щелей свисают беловатые пряди сухого мха… Везде тихо-тихо, нигде не скрипнет доска лежанки, как будто весь дом ждет чего-то страшного, неотвратимо близкого… Ожидание сгущает тишину, становится нестерпимым… И вдруг за стеной раздаются тяжелые шаги, с грохотом отлетает дверь, и через порог шагает великанша. Она так огромна и сильна, что ее не сдержат никакие засовы, и дверной косяк ломается с треском, когда она задевает его плечом. Вот она поднимает свою уродливую голову, а во рту у нее торчат редкие длинные зубы, на лице страшное, дикое выражение – свирепый звериный голод и человеческий разум. Корыто у нее грубо вырублено – великаны не искусны в поделках, нож длиной в полтора локтя, а на лезвии возле рукоятки засохла давняя кровь…
Они яростно схватились и бились долго! Все лавки и лежанки в покое были переломаны. Великанша хотела вытащить Греттира наружу, да так что сломала перегородку, и вынесла Греттира в сени на спине. Никогда прежде он не встречался с нечистью такой огромной силы! Великанша подтащила Греттира к реке, к самому краю ущелья. Они бились там всю ночь. Греттир был уже чуть жив от усталости, но знал: либо он одолеет великаншу, либо она сбросит его в пропасть.
