Илона вновь улыбнулась.
— Никогда не встречала таких людей, — призналась она. — Сколько вам лет, господин Дронго?
— Триста или четыреста, — очень серьезно ответил Дронго. — Я принял на себя все возможные грехи людей, видел за свою жизнь уже столько смертей, знаю столько примеров неслыханной человеческой подлости!.. И человеческого благородства. Мне очень много лет, пани Илона, и это, к сожалению, правда.
— Понимаю. — Она остановилась и отпустила его руку. Затем повернулась к нему лицом: — Сколько вам лет биологически? — прошептала она.
— Сорок три, — признался Дронго.
— Идеальный возраст, — глядя ему в глаза, сказала она, — самый лучший возраст для мужчины.
— Что вы хотите сказать? — не понял он, даже немного растерявшись.
— Я должна получить хоть какую-то компенсацию от своего приезда в Алгарве, — деловито заявила пани Илона. И пока он не успел ничего возразить, вдруг притянула его к себе и сама поцеловала.
— Кажется, я тоже получу компенсацию, — успел пробормотать Дронго в перерыве между двумя поцелуями, и они оба расхохотались.
В то время как Дронго беседовал с пани Илоной, комиссар Брюлей и адвокат Карнейро, расположившись в курительном зале перед гриль-рестораном, продолжали свой разговор, начатый несколько дней назад в Париже.
— Как видите, я оказался не слишком расторопным охранником, — мрачно произнес Брюлей, — кажется, у вас есть все основания расторгнуть наше соглашение.
— Ничего подобного! — Карнейро курил сигары, которые так не любил комиссар. Как всякий курильщик трубок, он не признавал ничего другого. — Когда я обратился к вам за помощью, — пояснил адвокат, — моя задача состояла в том, чтобы вы приехали сюда. Специалист с такой репутацией, как у вас, нужен был в отеле, чтобы дать понять всем, что мы обеспечили надежную охрану участникам переговоров. Для нас была важна безопасность Джеймса Фармера, а не его родственников. И уж тем более мы не думали о Сильвии, гибель которой стала для нас неожиданностью.
— У вас своя градация ценностей, — поморщился Брюлей, — по-вашему, жизнь Джеймса Фармера стоит гораздо больше, чем жизнь его погибшей супруги?
— Конечно, — кивнул адвокат, — мне кажется, что вы понимаете, о чем мы говорим. Или вы с одинаковым рвением расследуете убийство бомжа под одним из парижских мостов и покушение на министра вашего правительства? По-моему, абсолютно ясно, что стоимость каждой человеческой жизни зависит, в том числе, и от социального статуса человека. Во все времена было так, и мы не можем изменить этого важнейшего фактора человеческих отношений. Убийство Цезаря меняет историю, убийство одного из его легионеров — всего лишь прискорбный факт для самого легионера.
