Маруся замолчала, погрузившись в воспоминания.
Ольга спросила с любопытством:
– И что?
Маруся опять качнулась, вперед-назад, и ответила:
– Он говорит: «Принеси-ка нам, Марусечка, из лавки колбасы, мне там за сапоги еще с того месяца задолжали. Они и спорить не будут, сразу тебе колбасы дадут, сколько запросишь».
И снова Маруся грустно замолчала.
– А ты что? – подтолкнула подругу Ольга.
Та как будто очнулась от глубокого забытья.
– А я поклонилась отцу – вот так, низко, – и говорю: «Прощайте, тату, я ухожу». Он сперва не понял: «Куда еще ты уходишь? Я тебе говорю – ступай в лавку, нам жрать нечего». И смеется, как будто я пошутила. А я стою и гляжу на него, и узелок у меня в руках: «Нет, – говорю, – таточка, ваша власть надо мной закончилась, и теперь прощайте».
– Так и сказала? – ахнула Ольга. – А он что?
– Он сперва допил, что держал в стакане, – Маруся вздохнула, – потом говорит: «А я тебе запрещаю!» И широко так рот при этом раскрывал, все зубы видать. А я ему: «Это раньше вы мне вольны были разрешать или запрещать». Он вскочил даже, хотел ко мне бежать, да замер. «Что, – говорит, – Мирьям, так ты и уйдешь от родного отца? Так ты родного отца уважаешь, что возьмешь и уйдешь?» Я говорю: «А что вы мне прикажете делать – остаться и вам прислуживать? Во всей стране наступила другая жизнь, чтобы я вам оставалась прислуживать». Он заплакал, а мне от этого стало противно, так противно! «Раньше надо было плакать, тату». И уехала.
Ольга ничего не сказала, пораженная этой историей в самое сердце, как пулей. Она словно бы заново ощущала скрюченную руку мельника на своей голове, когда отец благословлял ее и прощался.
Марусе не нравилась фабрика, и работать она тоже не хотела, но приходилось. Маруся мечтала о великой любви и сладкой, красивой жизни.
– Когда я увидела моего Митрошу, я поняла, что с таким человеком могу прожить хоть в шалаше на краю земли! – рассказывала она. – И мой Митроша тоже так относительно меня чувствует. Он говорит, нужно еще подождать, пока он разведется с женой, и тогда…
– С женой? – изумилась Ольга.
Ее провинциальная наивность насмешила Марусю.
– Не будь такой старорежимной, дорогая Олечка! Сейчас уже не прежнее время, когда одна жена на всю жизнь. К тому же он свою жену давно не любит. – Она подумала немного и прибавила: – Ты знаешь, Оля, ведь всякая настоящая любовь – она всегда запретная. Чтобы было много препятствий, и все их надо преодолеть. Например, если он женат или она – замужем. Или если они из разных слоев общества.
