– Бореев говорит, что, возможно, попробует в следующем году поставить «Генриха Пятого», – сказал Алеша.
– Это что? – спросила Ольга. – Ну, Генрих этот?
– Шекспир.
– Да нет, Генрих – это что?
– Король.
– Странно. – Ольга поджала губы.
– Там главное – не про короля, а про людей, – сказал Алеша примирительно.
– Если тебе интересно про людей, почему ты отказываешься говорить про Марусю? – спросила Ольга. – Она что, не человек? Может, потому что еврейка?
Такого поворота Алеша никак не ожидал. Он даже опешил.
– При чем тут – еврейка?
– При том! – отрезала Ольга сердито. И замолчала.
Алеша сказал:
– Да дело вовсе не в том, что еврейка, а в том, что скучная. Я вот думаю, Оля, в человеке должна быть важна не какая-то внешняя деталь, а он сам, отдельно от всего. Взять Шекспира. В Генрихе, скажем, интересно не то, что он король, а какой он человек. Или в Джульетте – не то, что ей четырнадцать лет, а ее характер. И Джессика тоже, в ней не еврейка главное, а другое.
– Что другое?
– Какая она.
– И какая?
– Любящая.
Ольга сказала:
– Ты – собственник и антисемит.
Алеша даже опешил от такого обвинения:
– Почему ты делаешь подобные выводы, Оля?
– Мы не на собрании, чтобы делать выводы, – сказала Ольга. – Просто ты так говоришь, что… мне неприятно. – И прибавила: – До свидания.
Он остался стоять, глядя, как она убегает.
Наступал вечер. Белые ночи уже отошли, но на улицах все еще было светло, и в тяжелом пыльном воздухе как будто навсегда завис запах сирени. Не той милой провинциальной сирени, которая так хороша рядом с барышнями, прудами и гусями, переходящими через дорогу, – нет, городской сирени, пропыленной, пропитанной духом человечьего жилья, сирени, пахнущей резиной, а не цветами. Наверное, это резина сейчас и пахла, но казалось – кусты еще не отцвели…
Беловатый молочный сумрак поглотил Ольгу. Алеша стоял теперь один и думал: почему Оля так часто и так сильно на него обижается?
Друзей – таких, чтобы поговорить по душам, посоветоваться, – у Алеши не было. Обычно он вообще избегал близких отношений и с товарищами держался особняком, но сейчас позарез требовался собеседник, и Алеша направился прямиком в подвал к Борееву. Преимущественно, впрочем, для того, чтобы обсудить Шекспира.
* * *
Чем дальше Ольга уходила, тем сильнее душили ее слезы. Глупо все складывалось, глупее некуда. Вроде бы хороший парень Алеша, но вот чего-то ему явно не хватает. Ольга вспомнила вдруг, совсем некстати, как мама готовила блюда из овощей. Посолит, прибавит чеснока, уксуса, потом позовет младшую дочь: «Рахиль, иди попробуй – чего не хватает». Рахиль прибегала, вытягивала губы и облизывала протянутую мамой горячую ложку. «Всего хватает». «Всего? Точно?» – озабоченно спрашивала мать. «Точно. Всего». И Рахиль поскорее убегала обратно в сад.
