Спятишь от совпадений.
Дочь, внутренне сжавшись, посмотрела на тело. Глюки прогрессировали: казалось, мертвое лицо не просто возвращает себе форму, но словно бы разглаживается.
Машенька перекрестилась. Занесла руку, чтобы — не притрагиваясь, — перекрестить усопшую… и побоялась.
«…Жизнь Ваша — это ничтожно малая величина.
Открытый, оголенный нигилизм, которым Вы пропитаны, лишает смысла буквально всё. Вами отринуты такие человеческие достоинства, как честь, гордость, духовность, сердечность. Боже мой, во что Вы превратились! Скажите на милость, откуда появились в вашем лексиконе словечки вроде «полюбовника», «постели», «переспать»? И эта грязь исходит из уст, к которым я, по Вашему милостивому разрешению, прикасался! — с замиранием сердца, с трепетным волнением… Я Вам напомнил о том, каким глубоким и проникновенным было мое чувство, когда Вы позволяли мне Вас обнимать и целовать. И каков был Ваш ответ?
“Подумаешь! — сказали Вы. — Поцелуи для женщины, дорогуша, ничего не значат”.
Страшные слова.
У Вас не хватило элементарного такта пощадить ту полнозвучную наполненность, которую я к Вам питал.
Когда чувства спят — это и есть небытие. ПРОСНИТЕСЬ ЖЕ!..»
— Все, хватит, — сказала Машенька. — Невозможно это выносить.
Она резко встала.
На часах было полпервого ночи.
— Дурью маюсь, — подытожила она, сложила листики и осторожно — пальчиками — подсунула их матери под руки.
Перешла к себе и легла на диван, свернувшись клубком. Позвала: «Сима, Сима!» Кошка где-то пряталась — не появилась и не отозвалась. Надо бы поспать, подумала Машенька безнадежно. Свет… забыла выключить свет…
Закрыла глаза.
И в то же мгновение — ее словно подбросило. Она села, вжимаясь спиною в стену, озираясь, прижимая к себе колени руками.
По комнате кто-то ходил. Никого кроме нее не было и быть не могло, но ведь ходил же! Остановился… да, звуки шагов стихли… только сердце оглушительно колотится… и тут началось совсем уж дикое. Кто-то шлепнул по кромке дивана — сочно, размашисто, от души. И еще, и еще, и еще… Шлепки двигались по периметру постели, не переходя некую невидимую границу: по левому краю до конца дивана, затем в ногах, затем по правому краю. Дойдя до самой стены (уже справа), невидимый шутник угомонился.
Угомонился ли?
Машенька сидела, не в силах шевельнуться. Эти удары по ее кровати оказались страшнее, куда страшнее давешних ударов о стену; наверное, потому что были ближе — совсем рядом…
Она (как будто) о чем-то думала. О чем — не понимала. О матери, о письме, о кошке. Почему-то — об университете. Вихрь мыслей! Посмотрела на часы и обнаружила, что с того момента, как она прекратила чтение, прошло чуть больше минуты. Так и должно быть, вспомнила она. Их учили. Психолог она, пусть и будущий, или кто? Известное дело — в ситуации стресса время течет по своим законам. Особенно, когда случается что-то плохое, когда
