Встал и пошел прочь. Сзади раздалось запоздалое вяканье, но я решил не напрягать слух. Я направился к бару. Немного шатало: все-таки четыре графина — это доза. Проклятье! Еще чуть-чуть, и Лошак смекнул бы, что я интересуюсь банком неспроста. Идиот, полез с пьяной любознательностью. В самом деле, кто знает, откуда у этой твари деньги? Не за умение ли докладывать о любознательных идиотах?
Народу поубавилось — посетители начали расходиться по любовницам и сводным домам. Стало уютно. На полу, прямо вдоль батареи крутящихся табуреток, лежало расслабленное человеческое тело — культурно отдыхало. Я переступил его и подвалил к стойке.
— Шолом, — сказал я бармену. Тот искоса глянул:
— Свобода — наше знамя, дружок. Тебе налить?
— Обязательно, — сказал я. — Только что-нибудь помягче, а то я уже… сам видишь.
— «Жидкий воздух»? Со льдом или без?
— Все равно.
— Понятно, — он вздохнул. — У тебя ко мне дело?
— А то! Как же можно без дела?
Бармен снял с полки нарядный сифон и вбил кипящую струю в стакан.
— Я слушаю.
— Какие новости в городе?
— Ничего интересного, дружок, — сразу ответил он. — Начальник службы безопасности утопился в унитазе.
— О-о, ты был знаком с таким человеком!
— Боже упаси! Я случайно находился в кабине рядом. Забыл сказать, это было в общественном сортире.
Я сделал вид, что мне смешно. Друг моего детства любил пошутить, жаль только, чувства юмора не имел.
— Да ты остряк, — похвалил я его. — Или болтун. Если ты не болтун, ответь, почему твоего хозяина прозвали Балаболом?
— Глупый вопрос, — сказал он. — Его прозвали Балаболом, потому что было за что. Иначе он не был бы им, верно?
— Он уже пришел?
— Его сегодня не будет, Саша. Приболел… Вообще-то я болтун, — в глазах бармена мерцало веселье. Сам он не улыбался. Здешний бармен давно разучился улыбаться.
Я вежливо хмыкнул, помолчал, потом придвинулся ближе и начал осторожно трогать его многострадальные нервы:
— Ну и хрен с ним, мне он не нужен. Слушай, из чистого любопытства… Только не прячься сразу под стойку, ладно? Как ты думаешь, банк — чья работа?
Он поднял брови. Он внимательно осмотрел зал. Под стойку не полез, но это явно потребовало от него душевных усилий.
— Почему ты спрашиваешь именно у меня? — наконец подал он голос.
Я объяснил:
— Ты же торчишь тут целые сутки! Все разговоры слышишь, все новости первым узнаешь. Разве нет?
— А почему это ограбление тебя так волнует?
Я разозлился.
— Сказал же, любопытство одолело! Не хочешь отвечать — отлично, молчи в тряпку! Чтоб ты подавился этой грязной тряпкой!
