— Работать на такую тварь! Это же надо докатиться! Все мы докатились. Ты, небось, тоже на него ломаешься, признавайся…
Я протянул ему полный стакан. Он чуть хлебнул, и на него напала икота. Минуты три он тщетно пытался что-то выговорить, судорожно дергался, испуганно вцепившись в стол, одним словом, мучался. В результате — протрезвел. И понял, что наболтал кучу лишнего. Мгновенно краски любви в его лице поблекли: немец с ненавистью покатал по столу ребристую стеклотару и стал убийственно мрачным.
— Забудь, что тебе говорили, ясно? — сказал он напрямик.
Ручищи его сжались в шары, и я почувствовал, что мне нехорошо. Сработала защитная реакция — я привычно притворился пьяным.
— Все! — сказал я. — Забыл. Раз тебе надо, значит, все. Ты мой лучший друг! — перегнулся через стол и поцеловал его в губы. Получилось неожиданно, поэтому Мясоруб не успел отшатнуться. Он удовлетворенно облизнулся, отвернулся и выдал вопль:
— Юнг! Сюда, сволочь! Жидкий воздух со льдом!
Поверил, значит. Хотя, кто его знает. Во всяком случае, разрешается передохнуть, пока обошлось. Вообще, он мальчик что надо: сильный, смелый, чистокровный… Но есть у него одна беда — природа обделила его мозгами. Когда он заливает в себя больше, чем можно, это становится особенно заметно. Что-то там у него в голове барахлит, будто выключатель срабатывает. Недавно, к примеру, вылакав пяток-другой графинов, Мясоруб полез ко мне с нескромными предложениями вечной мужской любви. Влажно глядя мне в глаза, звал в гости, но я благополучно удрал тогда. А сейчас его откровенность перешла границы допустимого идиотизма. Да…
— Ловкач, — тихо сказал я подошедшему официанту. — Счет.
— Что? — встрепенулся Мясоруб. — Ты уходишь?
— Да, — неохотно признал я, — проветрюсь, пожалуй.
— Погоди, пойдем вместе. Сейчас допью…
Я отсчитал, сколько требовалось, швырнул хрустящие на стол, направился к выходу. Сзади громыхнул сиплый бас: «С меня возьми», — и я ускорил шаг, панически придумывая, что же делать.
Он догнал меня у дверей, на улицу мы вышли вместе. Было жутко темно. Свет, льющийся из витрин «Бутсы», освещал лишь крохотное пространство улицы, и этот освещенный участок торопливо пересекал насреддин. Ага!
— Эй, стой! — крикнул я. — Стой, тебе говорят!
Сухомордый моментально остановился.
— Вы мне, товарищ?
— Какой я тебе товарищ? Забыл, где находишься?
Он испугался. Взялся руками за голову — подержал и отпустил, бормоча:
— Илелло акши ходо… Простите, сударь-бай, я болен. Недавно переехал…
