— Именно этого человека мне и нужно видеть, если, конечно, в тюрьме нет другого арестанта, которого также должны казнить на следующий день.
— Простите, мадам… я хотел сказать, мадемуазель…
— Что такое?
— Я не могу пропустить вас к нему, пока…
— Пока… Договаривайте, сержант.
— Но я не сержант, сударыня.
— Ну так вы станете им.
— Я не совсем понимаю вас, мадемуазель…
— Мой опекун, который для меня почти что родной отец, как вам, наверное, известно, предложил мне навестить заключенного, чтобы он получил духовное утешение — он наш брат по вере.
— Как, мадемуазель, приговоренный протестант?!
— Конечно, хотя вы могли и не знать этого. Не все наши противники наши враги, и не все наши враги — католики. Он военный человек и просто исполнял свой долг, сражаясь с нами.
— Однако, мадемуазель, я все равно не могу пропустить вас к заключенному.
— Вы не даете мне договорить!
— Прошу прощения, мадемуазель!
— Мой отец очень утомлен и отдыхает — у него столько дел в это тяжелое время. Только поэтому он и послал меня с вооруженными людьми в такой час к дворянину, содержащемуся в этой камере, поскольку тот вспомнил об одной важной вещи, которую не успел сообщить ему. В записке, переданной отцу, этот дворянин пишет, что не хочет умирать, не облегчив душу каким-то очень важным признанием. Поскольку отец всецело доверяет мне, он и попросил меня выслушать этого дворянина.
— В таком случае — кто же ваш отец, сударыня.
— Комендант Ла-Рошели, — был ответ, и прекрасная незнакомка откинула капюшон.
— Ах, мадемуазель де Бриссар! — воскликнул пораженный стражник.
— Вы узнаете меня, не так ли?
— Конечно, но…
— Вы все еще колеблетесь?!
— Нет, но…
— Что же еще вам нужно?!
— Я просто не могу понять одной вещи, сударыня.
— Какой же именно?
— Как узник сумел передать эту записку?
— Это очень просто. Он передал ее одному из тех солдат, которых вы с вашим товарищем сменили час тому назад.
— О, теперь я понимаю, мадемуазель. Прошу вас пройти сюда, я посвечу вам.
— Вы передадите мне фонарь и оставите нас наедине — дело, о котором будет говорить приговоренный, может касаться слишком важных вопросов.
— Сударыня, но это может быть опасно…
— Это дворянин и вдобавок человек, который на рассвете предстанет перед Господом, — торжественно проговорила Камилла.
Солдат украдкой любовался ею.
— Итак, моей чести ничто не угрожает. А свою жизнь я сумею защитить. Во-первых, я закричу, и вы с товарищем сразу же придете ко мне на помощь.
— А во-вторых, мадемуазель?
