Она посмотрела вверх, на флагшток. Похоже, что веревки на самом его верху запутались и флагштоком невозможно пользоваться. Но надежда, как известно, умирает последней. Может, какой-нибудь смельчак заберется на самый верх и распутает веревки, подумала Абигейл. Например, Селби Фарнсворт. При этой мысли Абби хихикнула.
Повернувшись, она взглянула на море. Прямо. перед ней по проливу, разъединяющему Вудс-Хол и Мартас-Винъярд, шла довольно большая яхта под американским флагом. Судно явно направлялось к их острову и намеревалось причалить, хотя слово «причалить» в отношении Ютамека было явным преувеличением. Только ялики да весельные лодки могли подойти к самому берегу. И действительно, яхта остановилась приблизительно в сорока пятидесяти футах от берега и стала на якорь. С кормы спустили лодку. Севший за весла мужчина, явный новичок в гребле, принялся энергично грести к острову. Абби не без чувства превосходства наблюдала за его движениями всегда приятно лишний раз убедиться, что кто-то работает веслами хуже тебя.
Добравшись до пирса, незнакомец привязал лодку и взглянул в ее сторону.
— Эй, леди, привет! — весело крикнул он. Это был невысокий, толстощекий крепыш. Почти полное отсутствие волос на его макушке компенсировалось их изобилием на подбородке.
— Привет, — отозвалась Абби. — Вы что-нибудь ищете?
— Нет, просто хочу побыть на острове.
— Боюсь, что это невозможно. Остров является частным владением, и мы никому не разрешаем приезжать сюда без предварительной договоренности.
— Надеюсь все же, что я не вхожу в число тех, кому запрещено бывать здесь. Я из «Провидено газетт».
— Очень приятно, — ответила Абби. — Хотя я и не читаю вашу газету, все же слышала о ней много хорошего.
— Мне бы хотелось узнать, как дела у конгрессмена Фарнсворта.
Абби на мгновение задумалась, но затем в голове у нее что-то щелкнуло. Даже таким далеким от политики людям, как Абби, было известно, что в этом году модно ловить конгрессменов на так называемых «пикниках». В течение многих лет хозяева шикарных офисов на Капитолийском холме сами решали, скрывать им свою личную жизнь или, наоборот, выставлять напоказ. Но в этом году в Вашингтоне в моду неожиданно вошло высоконравственное поведение. Благодаря усилиям прессы только за полгода двое конгрессменов и один сенатор с большим стажем работы в Капитолии, потеряв свои должности, вдруг оказались у позорного столба. А конгрессмен Фарнсворт безусловно значил гораздо больше, чем писатель или юрист Фарнсворт.
