И вот я иду по улице Партизанской, обсаженной по обеим сторонам вишнями. Нерешительно стучусь в калитку с номером двадцать два.
Хозяин пригласил меня в дом. Долг вежливости не позволяет сразу начинать расспрашивать гостя, кто он и зачем явился. Халиулла-бабай[1] вопросительно поглядывает на меня и, чуточку волнуясь, поглаживает клинышек седой бородки. Жена его, Шамгольжаннан-аби,[2] вытирает руки о передник, переводит растерянный и недоуменный взгляд с мужа на меня, опять на мужа. Я спросил об их самочувствии. Потом сказал, что приехал издалека, с их родной сторонушки. Они очень обрадовались неожиданному гостю. Шамгольжаннан-аби засуетилась, стала накрывать на стол. Они торопились узнать о новостях, которые я привёз.
Меня так и подмывало тут же завести разговор о Гильфане, попросить стариков рассказать о нём всё, что они помнят. Но человек, которого привело в чей-то дом лишь дело, — не гость. А старики почти все строго придерживаются традиций. Поэтому, чтобы не обидеть хозяев, я до времени помалкивал о главной цели своего приезда.
Мы пили чай, говорили о том о сём. Я рассказывал о Казани, о наших татарских деревнях, об известных в республике людях, о своих самых интересных поездках. И только когда Шамгольжаннан-аби уже собралась убрать со стола, как бы невзначай заговорил о Гильфане.
Гильфан в одном из писем, хранящихся в Музее погранвойск СССР, в 1938 году писал, что наравне с матерью почитает и любит своего дядю Халиуллу и тётушку Шамгольжаннан. По правде говоря, это письмо и надоумило меня поехать в Донбасс.
Халиулла-бабай начал издалека.
В эти места судьба его забросила в 1910 году. Приехал он из деревни Ямаширма, что находится в нынешнем Высокогорском районе Татарии. И вплоть до 1938 года трудился под землёй. Вначале и в салазки вместо лошади впрягаться приходилось, тащить их волоком по штреку. И уголь рубил вручную, заступом или киркой. Потом повысили, сделали его коногоном: погонял лошадь, впряжённую в вагонетку. Особая сноровка нужна, чтобы вести эту упряжку во тьме по узкому штреку. Человек привыкает по звукам шагов лошади, отражаемым от стен, угадывать повороты, неожиданные завалы на пути, встречную упряжку, — ориентируется, как летучая мышь. Это приходит не сразу к коногону. Большой опыт необходим для этого.
Многие годы прошли с тех пор, как Халиулла-бабай спустился впервые в шахту. Затем новые времена настали, порядки изменились. Шахта прежде принадлежала хозяину, а теперь стала народной: нынче не на хозяина трудились — на себя.
