Но сумашедший по-прежнему твердо стоял на ногах — и по-прежнему нес какую-то чушь о солнце, горящем внутри его черепа. Оставшейся рукой он выхватил свой сломанный кинжал из сведенных пальцев его висящей руки. Пара темпларов застыла на месте от изумления, а безумец рубанул своим кинжалом по лицу мечника, а затем сильным ударом руки впечатал студента в ближайшую стену.
— Мастер Пути, Мыслеходец! — крикнул кто-то, предлагая единственное возможное объяснение тому, что они все видели.
Больше никто не решился атаковать. Сумашедший оставался там, где он был, загнанный в угол, тяжело раненый, непобежденный и, скорее всего, непобедимый. Все, что дышало на Атхасе, имело хотя бы каплю псионических талантов, но темплары мудро оставляли их неразвитыми. Королю Хаману не понравилась бы мысль, что его темплар обладает силой, которую он не может ни даровать ему, ни забрать у него.
Белокурый темплар со сломанными зубами сунул руку глубоко внутрь своей туники и вынул керамический объект. Джоат искренно надеялся никогда не увидеть его в своем заведении.
— Хаману! — крикнул он громко — не ругаясь а, скорее, молясь. — Слушай меня, Великий и Могучий!
Другие темплары вытянули наружу медальоны, висевшие на их шеях. Это медальоны напоминали большой кусок обожженной желтой глины, на которой был вырезан львиный профиль. Пока Джоат дрожал всем телом, медальоны начали светиться, и пара золотых овалов появилась над открытой всем ветрам Берлогой Джоата.
Кровь заледенела в его жилах: Ни один обычный человек не мог видеть эти глаза, и надеяться остаться в живых.
Пламенный Меч.
Слово заклинания ударило в голову Джоата, добавив еще солидную порцию головной боли к той, которую он уже имел от безумного Мастера Пути. Он страшной болии он закрыл глаза и пропустил тот момент, когда магия короля-волшебника прошла через медальоны, которые темплары держали в руках. Джоат почувствовал потоки огня и страшный жар, потом услышал рев пламени и безумные крики маньяка. В нос ударил ядовитых запах магии. Он мог бы открыть глаза — у него было сильное искушение посмотреть — но мудрость победила, и он держал их крепко закрытыми, пока не прекратились крики, потом исчезло пламя, и осталось только отвратительное зловоние сгоревшей плоти и волос.
— Кончено! — объявил хор голосов темпларов.
Джоат открыл глаза. Он отделался легкими ранениями, хотя придется заменить кожаный фартук. Еще один эльф стоял над музыкантом, который, похоже, выжил, но никогда больше не сможет играть на своих дудочках. Эльфийка, которая первая поднялась на его защиту, осталась там, где упала, жертва плохих обстоятельств и легкой уязвимости длинного, слабого эльфийского тела. Джоат наклонился над ней и закрыл ее глаза, потом присоединился к толпе, стоявшей над телом безумца.
