В этой мастерской на Пресне он всё пережил - но это уже был не сон - он пережил всё это крысиное время… Пережил - и оно ничего с ним не сделало. Тогда он увидит, как по улице в горячей пыли проносятся бронемашины - и спрячется в мастерской. В подвале только радио, "Маяк". Он не знал, что происходит, где Саша? На следующий день вышел наружу и в одном переулке отыскал работающий телефонный автомат… Сказал, чтобы они с матерью не выходили из дома… В своём подвале он слышал волны шума, потом всё вдруг стихло одной ночью, потом нахлынули опять волны шума… Всё это время, несколько этих дней и ночей, он не выходил наружу. У него был чай, был хлеб. Сигареты, спички. Текла великая русская музыка по равнинам радиоэфира… Господи, через два года всё повторилось - и тоже не было сном. Но подвал содрогался от танковых залпов. И опять они, как будто те же самые, окрепнув и обозлившись, хотели крови, убивали друга друга… Маленький телевизорик - щель в этот безумный мир. Радио он включал, когда работал, оно его успокаивало. Телевизор - когда ничего не хотел делать, валялся на диване, что-то обдумывал… Теперь по телевизору, как в перископ, он видел всё, что происходило там, снаружи, так близко, что становилось страшно. Поэтому было страшно, потому что теперь-то видел. О чём он думал? Что это, гражданская война? Да, он так думал. Он даже думал, что бы делал, если бы это был какой-нибудь 1905 год, когда здесь же, на Пресне, люди убивали людей… Он бы спрятался в подвал - и не выходил. Потому что не хотел и не мог бы идти убивать. И они, те, кто это мог, были ему все, все почему-то одинаково омерзительны, противны. Они покушались на жизнь, на жизнь - на его жизнь и его семью. Они все чего-то хотели, но будто бы одного: крови, крови… Танки, этот огромный белый и точно бы рыхлый дом, который били и разрывали орудийные снаряды. Там, где эта бойня. Всюду зрители. И у экранов, и даже в экранах - те, что возникали со своим мнением, со своей гражданской позицией… Услышал: "Я, как диссидент с десятилетним стажем…" И вскочил, заорал, что было сил: "Убийцы!" Бегал по подвалу, метался, зубы стучали от омерзения и злости и только выхаркивал через дрожь… "Дураки… Болваны… Идиоты… Тупицы… Скоты… Падлы… Звери…"
Он всё и всех ненавидел.
Загнанный и какой-то детской голос…
Кажется, скулил "помогите" или "впустите"…
К нему в подвал кто-то просился, скрёбся - не стучался, но почувствовал, что это мог быть только человек, как будто раненый, у которого и не было сил стучать. Поэтому отозвался - и за массивной дверью отозвались… Он открыл засов, впустил.
