— Ну кто тебе, Марвин, сказал, что ты не чуткий? Ты самый-самый чуткий.
В эту минуту Фил понял: ничего прекраснее этого он за все лето не услышит. Эти слова часами звучали в его голове, пока он бесцельно слонялся по автостоянке или глядел сквозь кольчатые звенья ограждения на склизкие сваи и черную, тихо плещущую воду.
«Ты самый-самый чуткий». Вот такие же точно слова когда-нибудь скажет ему, Филу Дрейку, его девушка, когда он их заслужит; хотя почему «когда-нибудь», это может случиться уже через пару лет, когда он станет солдатом и все у него в жизни будет под контролем.
Как ему хотелось пройти вслед за гостями в ресторан и своими глазами увидеть, что там происходит в разгар событий! Но все, что ему удавалось подсмотреть, — это как под вечер парни в нарукавниках снимают со столов перевернутые стулья и как они же под утро проделывают обратную процедуру. Ему было известно про обитые кожей кабинеты в глубоких нишах вдоль трех стен из четырех; видимо, в них и предпочитали располагаться девушки. Под стоны и тряски музыкального автомата эти особые создания поигрывают бокалом с коктейлем (джин с лаймом и содовой или ром с содовой) в одной руке, а вторую они, надо думать, с нежностью кладут на ногу своим мужчинам. И разве можно забыть популярные песни этого памятного лета сорок второго года, смутно долетавшие до него через закрытые двери «Костелло»? Например, эту:
В субботу я не был на танцах,
Где шумно и весело было.
Но что мне там делать, скажите,
Коль нету в толпе моей милой?
Или вот эту:
Говорят, ты дикарь. Мне смешны эти речи.
За тобой побегу, только ты позови.
Мое сердце, готовое прыгнуть навстречу,
Унесешь ты на крыльях любви.
На побывку приедешь, став, кажется, старше,
И, врасплох захватив, за плечо меня тронешь…
Два крыла за спиной у солдата на марше,
А сердце мое на ладони.
По окончании ночного дежурства, сунув фонарик в карман, он заходил через служебный вход на кухню — его единственная привилегия — и просил сделать ему чашку черного кофе.
— Почему ты всегда просишь черный кофе? — спросил его после третьего или четвертого раза изможденного вида мойщик посуды.
— Просто люблю, — ответил Фил, что было не совсем правдой: он пил черный кофе по примеру своей матери («Это вкусно, это бодрит и поднимает настроение. Вот почему его постоянно пьют французы»).
— Мороженое хочешь? — спросил мойщик посуды. — Есть пять видов.
— Спасибо, не надо.
— А кусок торта?
— Спасибо, нет.
— Вот что я тебе скажу, парень. Ты себе этим кофеином желудок испортишь, если ничего есть не будешь. — Мужчина неодобрительно покачал головой. — Тяжелый случай.
