— Красивый был дьявол, этот Олф Брайрли, такой широкоплечий да статный, и лицо открытое, честное, — рассказывал Динни. — Впрочем, — и при этом в его голубых глазах вспыхивала лукавая усмешка, — все мы были в то время парни хоть куда: сил, надежд, задору — хоть отбавляй. Никогда еще на разведку не отправлялась партия таких крепких, ладных молодцов, как те, что шагали с первой партией по дороге в Кулгарди.
Семь дней шли они с утра до ночи. Динни неустанно ковылял впереди, хотя нога ныла, как больной зуб, мистер Гауг по ночам стонал во сне — его так обожгло солнцем и так были натерты ноги, что он едва мог идти. Но все равно они поднимались каждый день на рассвете, пускались в путь вместе с фургоном Мэрфи, упорно, автоматически шагали впереди всех и считали мили, пока первые пятьдесят не остались позади. Затем, увидев, что они все-таки одолели часть пути и что каждый день приближает их к желанному Эльдорадо, они приободрились, начали шутить и болтать на ходу, а вечерами, после ужина, покуривали, лежа у костров.
— Все-таки надо отдать справедливость мистеру Гаугу — во время этого похода он был неплохим товарищем, — продолжал Динни. — Я видел и похуже. Он мужественно терпел все, а это было нелегко для такого изнеженного малого, как он.
Он, видно, понял, что хоть он и «его высокородие мистер Моррис Фитц-Моррис Гауг», но в таком деле, как поход старателей, это ему ничем не поможет. Правда, мы сначала звали его «мистер» и были чрезвычайно вежливы. Однако заставляли в очередь со всеми разводить костер и кипятить котелок с чаем. Мы это делали в отместку за миссис Гауг, потому что видели, как она за ним ухаживала, даже дрова пыталась сама колоть, и когда мы с Олфом отбирали у нее топор, уверяла, что это для нее сущие пустяки. И у себя в доме мистер Гауг очень нос задирал; иной раз прямо зло возьмет, точно мы пустое место. Но в походе называться «мистер» обидно, когда все друг дружку зовут просто по имени.
И вот однажды вечером мистер Гауг и говорит:
«Послушайте-ка, ребята, если я вам не гожусь в товарищи, так и скажите, но только бросьте вы звать меня «мистер», не то я пойду с другими».
«Ну ладно, Морри», — говорю я.
Олф понял меня:
«Никто ведь не хотел тебя обидеть, Морри», — говорит он.
«Нет, хотели, но мне и поделом».
Мы посмеялись вволю и потом отлично ладили между собой. И никто больше не звал его «мистер».
— Говоря по правде, — продолжал Динни, — Морри изо всех сил старался забыть, что он сын графа. Я думаю, ему не хотелось даже и вспоминать об этом. Теперь он был просто старателем, как и мы все. Через несколько дней пути он выглядел таким же бродягой, как и любой из нас: небритый, грязный, с опухшими ногами, но веселый. Когда мы тронулись в путь, он был чистенький и аккуратный, с брюшком, на носу золотое пенсне, в светлых волосах плешинка. А теперь брюшко он согнал, плешинку засыпало красной пылью, а пенсне разбилось задолго до того, как мы пришли на место.
