Николаев упрямо не пожелал смириться с крахом всех надежд и обратился с апелляцией в горком, лично к Сталину. Но так и не получил ни от кого ответа.
Его жена, Милда Драуле, рассказывала 1 декабря: «С момента исключения его из партии он впал в подавленное настроение, находился все время в ожидании решения его вопроса о его выговоре в ЦК и нигде не хотел работать. Он обращался в районный комитет, но там ему работу не дали. На производство он не мог пойти по состоянию здоровья– у него неврастения и сердечные припадки».
Киров был для Николаева последней надеждой. Неудачливый партократ хотел добиться от Кирова не только снятия выговора, но и назначения на руководящую должность, в противном случае – убить его и застрелиться самому. Загодя, 14 октября, он написал предсмертную записку, содержание и стиль изложения которой характеризуют автора как не совсем адекватного человека: «Дорогой жене и братьям по классу! Я умираю по политическим убеждениям, на основе исторической действительности. Поскольку нет свободы агитации, свободы печати, свободы выбора в жизни и я должен умереть. Поскольку из ЦК/Политбюро не подоспеет, ибо там спят богатырским сном». (Так в тексте. – Ю. Ж.)
Замысел Николаева оказался вполне серьезным. Уже на следующий день охрана Кирова задержала его за слишком назойливое топтание у подъезда дома, в котором жил Сергей Миронович. Задержали, но, увидев партбилет и разрешение на оружие, отпустили. Повода для ареста не оказалось.
Тем временем сознание будущего убийцы все глубже погружалось в сумрак. Готовясь к теракту, он написал еще одну записку – «Мой ответ перед партией и отечеством», в которой попытался заранее оправдаться, сравнивая себя с известными революционерами. «Я веду подготовление, подобно Желябову» – участвовавшему в организации нескольких покушений на Александра II. Не довольствуясь сравнением с Желябовым, Николаев нашел у себя сходство и с Радищевым, сила которого «была в том, что он не мог равнодушно молчать, видя непорядки».
Одновременно с этими записями, по рассказу жены, «он писал несколько раз свою автобиографию, причем один раз переписал ее печатными буквами. На мой вопрос, для чего он это делает, он объяснил мне, что хочет, чтобы старший сын Маркс смог ее читать и изучать». Сыну Марксу в то время шел восьмой год.
Мания величия, по всей видимости, уживалась у Николаева с паранойей. В письме Сталину он жаловался: «Пошел 7-й месяц, как я сижу без работы и без снабжения, меня скоро с семьей (5 ч.) погонят из квартиры на улицу». Записи похожего содержания встречаются и в его дневнике: «Деньги на исходе, берем взаймы. Сегодня весь мой обед состоял из 2-х стаканов простокваши».
