«Что наша Россия — мать наша — скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам?» — гремел Багратион, грозясь скинуть мундир. От позора. От бессилия. И не он один. Медики разводили руками, не находя объяснений повальным болезням солдат, «отличным по своему характеру от обыкновенных». Словно мор поселился в угрюмых колоннах, идущих в сторону Москвы. Но вот когда стали возле Бородина, все успокоились, ибо поняли — быть делу.
Первыми на Бородинском поле появились инженерные войска. Бородино стремительно теряло мирный вид. Население, укладывая пожитки на телеги, отправлялось кто куда. Копали рвы, делали насыпи и укрепления, рассчитанные на круговую оборону.
И хотя поле готовили к бою все три дня с вечера до рассвета, далеко не все, что было задумано, удалось сделать в полном объеме. Иные рвы оказались настолько неглубоки, что не могли защитить солдат. Шанцевого инструмента не хватало. А ополченцы, присланные на подмогу, и вовсе оказались бесполезными: их не снабдили даже лопатами.
Обеспокоенный таким положением дел, Кутузов издал приказ «об оплате за производимые работы по укреплению позиции». Из экстраординарных сумм велено было выдавать по 10 копеек медью всем, используемым на строительстве укреплений солдатам. Эту мелкую денежку находили потом в карманах убитых...
Французы появились у Бородина 24 августа. С колокольни местного храма Рождества Богородицы, где у русских находился наблюдательный пункт, было хорошо видно, как «три стальные реки текли почти в ровном между собой расстоянии. Наполеон — посередине, прямо на Бородино...»
«Впереди конницы неприятельской, еще многочисленной, грозной, блестящей, на статном крутом коне рисовался лучший наездник французской армии. По наряду его, живописно-фантастическому, узнавали в нем короля Неаполитанского», — вспоминал очевидец. Но не только маршал Мюрат, любитель эффектного антуража, — вся многоликая армия Наполеона, которую он направил по смоленскому тракту: бельгийцы, поляки, немцы, итальянцы, голландцы, португальцы, испанцы и прочая — всяк в своем мундире, являла собой впечатляюще парадное зрелище. «Две армии стали на этих полях, одна перед другой, — писал В.А. Жуковский. — В одной — Наполеон и все народы Европы, в другой — одна Россия».
25-го на рассвете Наполеон через подзорную трубу внимательно изучал расположение русских войск. Донесения разведчиков убедили его в том, что главный удар надо нанести по левому плохо укрепленному флангу. Прорвать боевой порядок, разрезать его и, оттеснив войска, уничтожить их по частям.
