Ну а если шапка молчуна была не велика и не впору, то должна быть маловата (ну, например, как ермолка раввинов), и, следовательно, должна была давить на голову, хотя и позволяла видеть и слышать больше соперников. Отсюда цирк, устроенный Черномором на свадьбе, для типа в ермолке — очередное представление, фокусы КИО (аббревиатура словосочетания — “Колдун, Исполняющий Обязанности”) с исчезновением “красавиц”. Такие фокусы вызывают бурную реакцию лишь у тех, кто видит их впервые. Тот, кто обречен присутствовать на всех представлениях, начинает скучать (даже если получает почетное звание “богоизбранного зрителя”), поскольку технологии фокусов не понимает (ермолка давит), а сценарий спектакля остается неизменным в веках.
Так кто же из четверых? Узнать не сложно, поскольку после представления, устроенного Черномором, первые трое, действительно отозвавшиеся на истерику Владимира, поехали “туда, не знаю куда, чтобы найти то, не знаю что” молча:
первый:
Руслан томился молчаливо,
И смысл и память потеряв;
второй:
Рогдай угрюм, молчит — ни слова…
Страшась неведомой судьбы;
третий:
Хазарский хан, в уме своем
Уже Людмилу обнимая;
четвертый, единственный, не молчит:
Через плечо глядя спесиво
И важно подбочась, Фарлаф
Надувшись, ехал за Русланом.
Он говорит: “Hасилу я
На волю вырвался, друзья!
Ну, скоро ль встречусь с великаном?
Уж то-то крови будет течь,
Уж то-то жертв любви ревнивой!
Повеселись, мой верный меч,
Повеселись, мой конь ретивый!”
Получается, что тип в ермолке, хоть технологии фокусов Черномора и не понимал, но какое-то общее представление о сценарии спектакля имел раньше и потому, в отличие других соискателей Людмилы, ни в каких прямых столкновениях участвовать не собирался.
Критика предложенного здесь варианта типа “ну как же, иначе не в рифму” — не состоятельна по причине, что рифмует не “критик”, а поэт, ответивший в “Домике в Коломне” сразу на все критики подобного рода:
Порой я стих повертываю круто,
Все ж видно — не впервой я им верчу!
А как давно? Того и не скажу-то.
На критиков я еду, не свищу,
Как древний богатырь, — а как наеду…
Что ж? Поклонюсь и приглашу к обеду.
Кстати, здесь и ответ на возможный вопрос читателя по поводу столь частого обращения к “Домику в Коломне”. Не удивляйтесь, мы будем это делать и дальше, поскольку сами видите, что связь “Домика в Коломне” с “Русланом и Людмилой” — прямая. И никакая это не случайность, а своего рода предопределенность, поскольку все в творчестве Пушкина взаимосвязано, то есть едино и целостно, как един и целостен мир, который его творчество отражает. Что касается самого “Домика в Коломне”, то считаем необходимым обратить внимание читателя на ПОРОГ домика: он одного уровня с порогом “хижины”, о которой шла речь в “Песне второй”.
