Бена я видел чаще, чем Фанни, но мало-помалу у нас с ней завязалась своя дружба. В каком-то смысле это было неизбежно, если иметь в виду мою давнюю влюбленность, а с другой стороны, она была серьезным препятствием, и прошло несколько месяцев, прежде чем я научился спокойно, без смущения встречать ее взгляд. Когда-то Фанни была моей грезой, желанным и недоступным призраком, и вдруг она материализовалась в новой роли, женщина из плоти и крови, жена моего друга… Сознаюсь, я был выбит из колеи. При нашей первой встрече я говорил какие-то глупости, и это лишь усугубило мое чувство вины и добавило растерянности. Однажды я ей признался, что не запомнил ни одной лекции, так как все это время поедал ее глазами.
— Согласись, практика важнее теории, — объяснял я. — Зачем слушать рассуждения об эстетике, когда перед тобой сама красота?
Вообще-то я таким образом пытался загладить свою вину за прошлое поведение, но получилось только хуже. Подобные вещи не следует говорить ни при каких обстоятельствах, тем более в легкомысленном тоне. Нельзя так грузить человека, из этого ничего хорошего не получится. От моей грубоватой прямоты Фанни стало не по себе.
— Да, я помню эти лекции… — Она выдавила из себя улыбку. — Тоска зеленая.
— Мужики — что с нас взять! — Я уже не мог остановиться. — Особенно в двадцать лет. Зуд в одном месте и всякая гадость на уме.
— Просто гормоны.
— Ну да. Хотя не все можно списать на гормоны.
— У тебя всегда было такое лицо… — Она перевела разговор в более спокойное русло. — Как будто ты на что-то решился. То ли изменить мир, то ли покончить с собой.
— Пока я не совершил ни того ни другого. Надо так понимать, что я отказался от своих честолюбивых амбиций.
— Может, оно и к лучшему. Жизнь слишком интересна, чтобы жить прошлым.
Так, в завуалированной форме, Фанни помогла мне слезть с крючка — и заодно послала предупреждающий сигнал: веди себя хорошо, если не хочешь, чтобы я тебе припомнила старые грешки. Неприятно чувствовать себя подсудимым, но ее опасения были небезосновательны, и я не виню ее за то, что она держала со мной дистанцию. Со временем, когда мы лучше узнали друг друга, ощущение неловкости исчезло. Выяснилось, что мы родились в один день, и это совпадение, хотя к астрологии мы оба были равнодушны, скрепило нашу дружбу. Фанни была на год старше меня, и при случае я обращался к ней с комической почтительностью, это стало таким отработанным номером, который неизменно вызывал у нее смех. Если учесть, что она была не из смешливых, я мог записать это себе в актив. Фанни просвещала меня в области ранней американской живописи: Райдер, Чёрч, Блейклок, Коул — до нее я почти ничего не знал об этих художниках. После защиты диссертации осенью семьдесят пятого (ее монография об Альберте Пинкхеме Райдере фактически открыла это имя для широкой публики) она стала помощником куратора по американскому искусству в Бруклинском музее и продолжает там работать по сей день. В настоящий момент (11 июля) она путешествует по Европе и вернется в Америку не раньше Дня труда. Я бы мог с ней связаться и рассказать о Бене, но не вижу в этом большого смысла. Ну чем она может помочь? Если до ее возвращения агенты ФБР не докопаются до истины, будет лучше, если она останется в неведении. Сначала я подумал: сообщить ей о случившемся — мой долг. Но по зрелом размышлении решил не отравлять ей отдых. Она и без того хлебнула, да и не телефонный это разговор. Вот вернется, сядем лицом к лицу, и поведаю ей все, что знаю.
