Она хотела пройти мимо, сделать вид, что не заметила его, но неожиданно для себя обратилась к нему:
– С вами все в порядке, сэр?
Он резко обернулся. Его взгляд скользнул по ее просторной ночной рубашке, по распущенным волосам, водопадом ниспадающим на плечи, и в который раз отметил, что в ее облике нет ничего искусственного. Все в ней так естественно и потому притягательно. В тот момент, когда он думал, что в этом мире нет уже никакой силы, способной отвлечь его от проблем, вдруг появляется она. Он был ей благодарен просто за то, что она сейчас оказалась рядом.
– Люси сказала мне, что вы обеспокоены необходимостью держать детей подальше от их матери.
Минерва тут же подобралась и приготовилась к головомойке. Правда, он выглядел сейчас не слишком воинственно. Может быть, удастся решить вопрос мирным способом.
– Просто мне все это кажется несколько странным.
Джад отошел от окна и, сев в ближайшее кожаное кресло, после продолжительного молчания заговорил:
– Я собираюсь рассказать вам то, что никогда не обсуждал с Люси. Хотя думаю, она об этом знает или, по крайней мере, догадывается. Но вам я вынужден объяснить, почему настаиваю на строжайших мерах безопасности. Естественно, все, что вы узнаете, носит совершенно конфиденциальный характер.
Джад знаком предложил Минерве сесть в соседнее кресло.
– Даю честное слово, что никому не буду рассказывать о том, что услышу, – пообещала Минерва, присаживаясь.
– Первый год нашей совместной жизни и еще некоторое время после свадьбы Ингрид была веселой, жизнерадостной женщиной. Ни разу ее лицо не омрачила тень печали, мы ни разу не поссорились. Все было здорово и замечательно. А потом она забеременела, и пока носила Джона, все время волновалась, что от этого испортится ее фигура, постоянно нервничала и говорила, что пошла на это ради меня, так как я хочу ребенка. Она же, получается, ребенка не хотела. Мы с Люси делали все возможное, чтобы она чувствовала себя комфортно. Я думал, что со временем все образуется, что она привыкнет к своему положению. – Джад говорил эти слова с неподдельной горечью. Его и без того мрачное лицо стало еще более угрюмым. – После родов жизнь, казалось, вошла в нормальную колею. Однако со временем я стал замечать синяки на руках сына. Люси их тоже заметила. В общем-то, это она обратила мое внимание на них. Ингрид появление синяков объясняла тем, что Джон очень подвижный ребенок. Но что поразило меня больше всего: я стал замечать, что Джон боится ее. Я не мог поверить в то, о чем уже стал потихоньку догадываться. Однажды я вернулся домой раньше обычного. Люси в это время была на кухне и не могла слышать, что происходит в детской. Когда я вошел, то увидел, что Ингрид бьет ребенка. Больше всего поразило меня то, что у нее на лице было выражение ненависти. В тот день мы очень сильно поругались. Ингрид обвиняла меня, что о ребенке я беспокоюсь больше, чем о ней.
