— Как там Дик?
Она сказала это тихо, но услышали все. Я почти физически ощущал воцарившееся напряжение. Дик Чаплин, наш спутник и друг, предмет наших тревог последних недель. Единственный, кто в момент катастрофы сохранил полное самообладание и мгновенно разобрался в случившемся; единственный, кто наплевал на инструкции и действовал так, как подсказывала ситуация. Вместо того, чтобы выполнять инструкцию 526 (действия при аварии) и пункт III/В (действия при эвакуации), он пробрался к месту повреждения корпуса, загерметизировал ближайшие отсеки, остановив учетку кислорода наружу, отключил ближайшие участки электрических цепей, обеспечив этим электросеть корабля; этим он подарил нам жизнь и надежду на возвращение. А сам уже три недели — в критическом состоянии, лежит, близкий к агонии, опутанный проводами и пластиковыми шлангами, под наблюдением лучшего компьютера. По эту сторону бытия его удерживают электрические импульсы и работа искусственных органов. Поломаны пальца и ребра, разорваны мышцы, множество внутренних кровоизлияний — со всем этим я и биолог Генрих Максвелл справились бы скоро. Но было и кое-что посерьезнее. Когда по невыясненным до сих пор причинам ненадолго взбесились установки искусственной гравитации, Дика ударило о стену. Перелом позвоночника и повреждения внутренних органов. Автоматика внутренних дверей разладилась, они распахнулись, и Дик упал в переплетение обнаженных электропроводов. Не хочется и думать, как его трахнуло. Мы нашли его в шоке, бесчувственного, обгоревшего и, как ни старались, в сознание не привели. Шесть недель с ним возились специалисты, слетевшиеся со всех уголков Земли. Безуспешно.
— Так, как там бедняга Дик? Есть надежда? — несчастным голосом спросила девушка, и Лейф ссутулился под ее взглядом:
— Не знаю, Долли, понятия не имею… Ничего точно неизвестно. Скорее плохо все, чем хорошо…
— А что ты скажешь? — обратилась она ко мне неласково, но Генри меня опередил:
— Знаешь, девочка, там, — он кивнул вверх, — мы мало что могли сделать. А здесь… Здесь потребуется время. Как-никак все случилось за восемьсот миллионов миль отсюда. И везли мы его такого чуть ли не девять месяцев. Не будь с нами Франка, привезли бы в гробу.
Долли снова глянула на меня, словно ожидая авторитетного объяснения. Но у меня таковых не было.
— Не знаю, стоит ли радоваться, что он остался жив, — вздохнул я. — Боюсь, даже если залечат все переломы и разрывы, он никогда не будет больше тем Диком, которого мы знали. Девятимесячное беспамятство без последствий не проходит. Может быть, когда он придет в себя, навалятся невыносимые боли и судороги.
