Музыка в метро, песни, как только завелась эта напасть в подземке, стали болезненно волновать меня. В глубине московских недр иное настроение: гул, визг поездов, командные голоса дежурных в жестких динамиках - все это кстати и успокаивает. А звуки скрипок, сопрано рвали сердце, вышибали какую-то нехорошую слезу. И хотел бы не замечать своих мучителей, да невозможно. Стал невольно присматриваться. А однажды вечером по пути со службы перестроился на фланг пассажиропотока и вывернулся прямо под бок этому старику-скрипачу. Показательно-неторопливо опустил ему десятку в футляр, стал ждать, когда он закончит добивать припев “Катюши”.
Играл он грязно, лениво, пренебрежительно, однако по хватке и по некоторым переходам еще можно было определить в нем бывшего профессионала. Специально для меня он украсил концовку замысловатой тремолой и, опустив инструмент, а вместе и косматую голову в залощеной шляпе, стал покорно ожидать расспросов, всем видом показывая, что я, как человек из публики, ему совершенно безразличен.
Он не хотел говорить со мной даже не из подозрительности или каких-либо опасений, а от скуки. Рыгнул, высморкался в утирку, подтер мокрые усы. И опять будто бы только вслушивался в звучание моего голоса.
Пахло от него обыкновенной немытой старостью, пожизненным одиночеством. И даже нестриженые ногти были черны и длинны, наверно, мешали играть, то есть даже последнее и, может быть, единственное свое предназначение на этом свете он не ценил. Он устало упрямился, отвечал нехотя и чаще вопросом на вопрос: “Как? Что? Вам это интересно, да?” В результате я выудил у него лишь номер домашнего телефона.
За десятку, за рекламные посулы можно бы и побольше раскрыться.
Вроде бы мы познакомились, и теперь, проходя мимо него к эскалатору, я старался поймать его взгляд, готов был кивнуть, улыбнуться, но он не подавал никаких надежд на развитие знакомства.
А тут как раз между “Тургеневской” и “Чистыми прудами” объявилась эта певица с репертуаром начала семидесятых. И я, во искупление фиаско в общении со стариком, ринулся со своим любопытством и тоже с десяткой к ней. На этот раз получился верняк. Она заговорила, как в долгожданном интервью.
- Мне все равно, где петь. Нисколько не унизительно, что вы! У меня есть голос. Я умею это делать. Это мой товар. Я его предлагаю. У меня нет ничего другого. Я вижу - людям нравится. И мне хорошо. Хотя чисто физически, очень сложно петь без акустики, без аккомпанемента. Ах, мне бы хоть какой-нибудь аккомпанемент.
