– Может быть, это не ты, Гапка, – миролюбиво сказал он, – а мираж? И тебя на самом деле нет, и мне только снится, что ты хочешь играть Красную Шапочку? К тому же забесплатно.
Но Гапка тут же доказала ему, что она не мираж и не привидение, и ему пришлось пообещать ей, что главная роль за ней, и она, сияя, как ребенок, в ауре безукоризненных золотых волос, окаймлявших почти детскую рожицу, в которой никак нельзя было распознать злобную пенсионерку, ретировалась на исходные позиции, то есть в свой дом, а Голова остался при своем интересе, потому как Гапка поломала его план устроить своего рода аукцион среди жаждущих видеть на сцене своих супружниц или дочерей. Оставалось утешать себя тем, что в пьесе будут и другие роли, и он с дивана таким голосом, от которого мухи засыпали прямо на лету, попытался подвигнуть Тоскливца на написание сценария. Но тот молчал, ибо, как общеизвестно, египетский сфинкс – собеседник куда более благодарный, чем затаившийся до поры до времени Тоскливец. *
Тем временем солнце, замершее в зените, норовило спалить Горенку своими огненными лучами. В селе становилось все жарче, словно его перенесли неожиданно в Сахару или; еще в какую местность в этом же роде, и Голова был вынужден встать, потому что поверхность дивана вдруг превратилась в лужу из его собственного пота, а кровь в венах разогрелась настолько, что, казалось, она вот-вот вскипит, как пунш. Голова выглянул в окно и не поверил своим глазам.
– Вот! Шшшш, – зашипел он, как змея, указывая своим коллегам на небосвод.
Тоскливец тоже подошел к окну.
– Вы, Василий Петрович, наверное, солнца никогда не видели? – вежливо осведомился Тоскливец, увидев на что, собственно, указывает начальник.
– Дурень ты, – ответствовал тому Голова, – на часы посмотри!
Но часы не могли помочь, потому что они остановились ровно в полдень, и злорадная кукушка строила Тоскливцу из домика злобные хари, причем так ловко, что это не было заметно другим.
«И почему она меня ненавидит? – думал Тоскливец. – Это ведь я каждый вечер поднимаю гири, чтобы часы не остановились. Может быть, она хочет, чтобы я еще и пыль с домика вытирал? Но ведь для этого существует секретарша».
– Маринка, – позвал он ее, – ты почему пыль с часов никогда не вытираешь? Кукушка недовольна.
Маринка расхохоталась, потому как приняла слова писаря за шутку.
Но этот смех чуть не стал последним в ее жизни, потому что в сельсовете воздух вдруг нагрелся, точнее, почти вскипел, как в финской бане, из которой так хочется выскочить в чем мать родила и поваляться в снегу, но улица была раскалена, как сковородка, на которой дымились голуби и воробьи, которых чудо природы застало прямо в полете.
