В обеденный перерыв, вместо того чтобы направиться в столовку, я побежал в конторку начальника цеха:
— Можно позвонить?
— Ее нет, — сказали мне, когда я попросил позвать к телефону Наташу.
В двенадцать часов, по окончании смены, я забежал домой, переоделся и помчался на Пятницкую.
Мне повезло. Дверь открыла Наташина мать, которая, к счастью, оказалась дома.
— А Наташа на работе, — сообщила она спокойно.
— Но я звонил… И мне сказали…
— Значит, уехала куда. Говорила, в райком ей сегодня нужно…
Ксения Павловна, как мне казалось, подозрительно относилась ко мне. И вот сейчас…
— А вообще-то скажу тебе… — Она посмотрела на меня внимательно, словно примеривая, как со мной лучше говорить. — Скажу тебе, молодой человек, что зря ты голову ей морочишь. Не маленькая она, хоть и стеснительная… Ежели сказать тебе не может… А есть у нее. Не один человек есть, кто бы в мужья годился… Так что уж лучше…
На этом день не кончился. Вечером мы были все в сборе, когда мать сообщила новость:
— Все равно придется тебе бросать работу.
— Как — бросать? Почему?
— Мы через два дня уезжаем в эвакуацию. Мой наркомат эвакуируется в Куйбышев, папин — в Горький… Так что поедем… Выбирай! Но я думаю, что тебе лучше со мной…
Не хватало еще этого!
— Я никуда не поеду! И с работы не уйду.
— Как это — не уйдешь? — возмутилась мать.
— Нужно будет, уйдешь, — добавил отец, но тут же сказал: — Насчет меня, Лена, ты зря. Зачем его обманывать! Я же говорил тебе… Он может остаться со мной…
— Один?
— Я не уйду с работы! Не могу и не хочу! — сказал я еще более упрямо. — В конце концов, мне пятнадцать лет, и я…
Я пообещал Николаю Степановичу продать книги. Весь вечер мы рылись в его библиотеке, отбирая то, с чем не очень жалко расставаться и за что должны дать больше денег.
Отобрали много, целый мешок. Эсхил, Сумароков, Гомер, Бальмонт, Сафо, Тредиаковский, Лафарг, Апулей, Тагор, Саша Черный, Дидро, Гумилев…
В Москве было худо с едой, на рынках цены росли с каждым часом. Продуктов, получаемых по карточкам, не хватало. А на рынке было все — и за деньги, правда немалые, и в обмен на вещи, и в обмен на карточные талоны, в основном водочные, мыльные и хлебные.
— Вот продадим книги, устроим пир, — сказал мне Николай Степанович, ежась в своем пледе. — А сейчас я тебе прочту новое. Ладно?
Он достал из шкафа потрепанную тетрадку и начал читать:
И люблю и вам приятен
Потому,
Что пою на жизнескате
Гимн всему:
Ночи, звездам запрестольным,
Тучам грозным, игровольным,
