– Ничего, братец, – сказала она, обращаясь к гробу Михала, – потерпи, еще немного осталось…
В часовню вошли ксендз Домбровский и епископ Флориан, и Мадленка юркнула в угол, съежилась там и перестала дышать. Разговор, который вели ксендз и духовный пастырь, заинтересовал ее до чрезвычайности, и она уже ничуть не жалела, что вынуждена была прийти сюда.
– А я против! – резко сказал епископ. – Нам ни к чему портить отношения с крестоносцами. Князь Доминик представил действия своего племянника как месть за мать Евлалию, но… Но! – Епископ значительно воздел указательный палец. Левое веко его дергалось.
– Месть – не христианское дело, – проблеял ксендз Домбровский.
– Я предложил отправить посла в Мальборк, – продолжал епископ Флориан, очевидно, не слушая его и разговаривая больше с самим собой, чем со своим собеседником. – И освободить рыцаря, который сидит в подземелье. Они расправились с матерью Евлалией, а пан Август разбил их рыцарей, и все, надо остановиться. Я высказал свои соображения князю Доминику, но он и его племянник подняли меня на смех. – Епископ промолчал, а затем добавил: – Вы не хуже меня знаете, какие у нас отношения с королем Владиславом, да хранит его бог. Если крестоносцы нападут на нас, нам неоткуда будет ждать помощи.
– Бог не допустит, – пискнул ксендз.
– Может быть, – сухо сказал Флориан, потирая подбородок холеной рукой. – И, мне кажется, я знаю, что в этом случае будет делать наш милостивый король. Он подождет, пока крестоносцы не перебьют всех нас, после чего выступит из Кракова, прогонит их обратно за Торн и заберет наши земли себе.
– Как можно! – ксендз побагровел. Казалось, ему тяжело дышать.
– О, – епископ печально улыбнулся, – вы не имели с ним дела, а я имел. Поверьте моему слову, надо быть трижды безумцем, чтобы идти поперек его воли.
Мадленка застыла, предвкушая продолжение, но явившийся паж доложил, что князь Диковский просит епископа к себе, и Флориан ушел. Ксендз тоже удалился, тогда девушка, выбравшись из своего укрытия, смогла беспрепятственно пробраться к выходу. Только что она до конца постигла, какое бремя возложено на нее.
«Выходит, из-за того, что я молчу и позволяю самозванке говорить всякий вздор, может начаться война, – думалось ей. – Но что же мне теперь делать? Открыться Флориану?»
В таких мыслях ее застиг недремлющий Дезидерий. Он распек Михала в подобающих случаю выражениях и послал его устраивать пожилого пана, явившегося из какой-то Варшавы. На пане была траченная молью одежда, но, если верить его речам, он происходил от самого Карла Великого, и ни один европейский король ему в подметки не годился.
