Эрос на Олимпе | страница 32



Но всемогущие все же исполнили ее мольбу и превратили ее в дерево, Мирра продолжала жить под жесткой древесной корой. Слезы ее текли благовонными струями мирры, а в шелесте ветвей под ветром различались рыдания. Одновременно вырастало в этом дереве дитя, зачатое в кровосмесительных объятиях. Со временем ствол дерева раздавался все более. Стервятник, пролетая там, сказал сидящему на дереве Фениксу:

– Сдается мне, почтенный господин, что это дерево беременно. Феникс ничего не ответил, поскольку не имел привычки разговаривать с птицами не своего круга, но в душе признал справедливость замечания и улетел. Дерево Мирра мучилось, но не имело уст, чтобы призвать на помощь Илифию, добрую богиню родов. Наконец на одиннадцатом месяце[49] ствол лопнул с треском,[50] всполошившим всех птиц, и на свет появился чудесный мальчик Адонис.

АДОНИС

Адониса нашли нимфы. Они кормили его, баловали, растили. Учили говорить и рассказывали ему сказки. Не имея никакого понятия о жизни, описывали ему несуществующее и небывалое. Поведали ему о его чудесном рождении, но о матери не вспоминали, чтобы не ранить душу мальчика. Адонис рос среди них и с каждым днем становился прекраснее. Нимфы считали, что он красив, как Гелиос, и жаворонок это подтвердил, а ведь он каждое утро заглядывал солнцу в лицо.

Ночами наблюдал Адонис, как нимфы уступали сатирам, и думал, что это, наверное, мучительно, ибо одни из них плакали, другие кричали «мама», и даже у тех, кто хранил молчание, были слезы на глазах. Ему говорили, что это любовь. Но он интересовался другими вещами. Он бродил по лесу и преследовал в чаще зверей. Копьем пробивал кабана, ударом кулака валил с ног медведя, копал ловчие ямы на львов, которых потом убивал. Это были его любимые забавы. Нимфы редко его теперь видели и несмело приближались к пещере, в которой обитал великий охотник. Многим грезились его уста, но ни одна не имела храбрости признаться ему в любви.

Таким увидела и полюбила его Афродита. Любя сама, хотела быть любимой. На колеснице, запряженной трепещущими воробьями,[51] она отправилась на Кипр. В благовонном святилище пафосского храма хариты выкупали ее, натерли шафрановым маслом, связали узлом золотые волосы, а узел перевили пурпурной лентой, легкой тенью подвели брови, кармином подчеркнули от рождения алые влажные губы, розовым подкрасили вокруг сосков, облачили ее в одежды тонкие, узорчатые, ароматные и украсили драгоценностями. Вернувшись в Аравию, Афродита отослала свою колесницу, а сама, скромно опустив глаза, пошла через лес, как девушка из хорошего дома, от которой во время прогулки отстала прислуга. Такой она и предстала перед Адонисом. Юноша глядел на нее с набожным удивлением. Он приветствовал ее протянутой рукой и промолвил: «Несомненно, ты из богов. Никогда не видел настоящей богини, но именно так должна выглядеть богиня». Он решил: она определенно явилась ему потому, что он не воздает богине должных почестей. Действительно, в этих лесных чащобах человек забывает бога. Но он исправится. Прямо сегодня на вершине на видном отовсюду месте он воздвигнет ей алтарь, где всегда будет приносить жертвы и восхвалять ее по имени, какое она ему изволит открыть. Она взамен вознаградит его обильной добычей и сделает метким его копье.