— Да держи лучше! — взрывался Хрящ. — Чего ты ее ворочаешь! Это ж домашнее существо, а не бегемот. Держи руками!
— Руками?! — визгливо отвечал Мося. — Если руками — укусит! Сам держи, а я буду рисовать.
— Ага, ты нарисуешь… — злорадно прошипел Хрящ. — Так нарисуешь, что мы тут все будем в краске.
— Ты и так все краской залил. Вон, кошка уже масть поменяла на оранжевую.
Гена Цокотов радостно похрюкивал, наблюдая за кипением страстей. Кирилл же сидел чуть поодаль, ни на что не обращая внимания. У него были свои заботы.
— Пиши на боку! — надрывался Мося. — Хватит ей в рот краску пшикать!.
— Поучи еще! — заносчиво ответил Хрящ. — Тебе бы в рот кой-чего напшикать. Да не елозь, держи…
Полумертвая от боли и ужаса кошка, пожалуй, уже мечтала только об одном — скорее сдохнуть.
— От-тана попала! — раздался торжествующий возглас. Хрящу удалось-таки нарисовать первую букву, да так, что ее даже можно было распознать. Мося со своей майкой ослабил захват, почувствовав момент для отдыха.
— Тяжело что-то дышит, — сказал Хрящ, успокаивая животное фальшивыми ласками. — И глазья навыкате. Может, больная…
— Это ты больной! — с негодованием вскричал Мося. — Сначала писать научись и буквы запомни, а то возишь, как курица лапой, целый час. Тебя бы так эмалью покрыть. Я говорил, что надо через трафарет.
— Ты, Мося, до хрена чего говорил, — спокойно возразил Хрящ. — Ты, между прочим, предлагал ее побрить, чтобы буквы лучше были видны.
Держа изнуренное существо за шкирку, Хрящ прошелся туда-сюда — ему надо было где-то оставить кошку и вытереть об траву краску с рук.
— Тебе не дам, — сказал он Мосе. — Ты ее угробишь. Он подошел к Кириллу, который сразу отодвинулся с недовольным лицом.
— Подержи, а? — попросил Хрящ. — За шкибот возьми, она тебя не тронет. А краска уже высохла. Почти.
Кирилл после секундного раздумья все же взял кошку. Та, увидев в нем защитника, забилась на колени и мелко дрожала.
— Уроды вы, — сказал он. И вдруг, подняв глаза, увидел Машку Дерезуеву.
Она стояла на тропинке и глядела прямо на него. Остальные тоже заметили ее и замерли. Гена даже встал. И Кирил тоже поднялся, продолжая держать испачканное животное.
Все стояли и с осторожным любопытством смотрели на Машку, которую не видели со дня гибели ее родителей. Подсознательно от нее ждали чего-то особенного. Ждали, может быть, что она будет зареванная, бледная, ссутуленная, чуть ли не седая.
Но Машка была обыкновенная. Не радостная, конечно, не цветущая — обыкновенная. Разве что волосы подвязаны, а не распущены, как прежде.
