Антон принял все благодарности, подставил щеку для поцелуя и отошел к кромке прибоя. Ему захотелось немного побыть одному и подумать, что же такое с ним сегодня произошло. Однако через пару минут рядом присел Алексей.
— Здорово ты умеешь, — заискивающе сказал он. — Я вот всю жизнь мечтал драться научиться.
— Думаешь, это так легко?
— Не знаю. Если каждый день, понемножку...
— Если «понемножку» — ничего не получится. Чтобы уметь что-то делать, нужно этим жить.
— И ты этим живешь?
— Приходится... — проворчал Антон, слишком поздно сообразив, что это плохо стыкуется с его невинной ложью насчет работы в КБ.
Но Алексей ничего не заметил.
— Завидую, — вздохнул он.
— Чему, интересно?
— Тому, что за себя можешь постоять. Тому, что других можешь защитить.
— Нечему тут завидовать. Никакого счастья в этом нет. Я, наоборот, тебе завидую, что тебе не нужно всего этого знать.
— Иногда нужно, как видишь.
— Но не так часто, как мне? Если бы ты на своей шкуре испытал эти тренировки, если б у тебя каждый день болели отбитые руки и ноги, ты бы перестал мечтать о всяких глупостях. Да и других защищать, знаешь ли... не очень-то хочется. С какой стати? Ты мучаешься, сам себя насилуешь, вечером до постели еле доползаешь, а кто-то другой в это время с девочками гуляет. А ты его вдруг должен защищать! Нет уж, пусть сам понапрягается, сам через все пройдет и примет, чего стоит эта сила.
Алексей при этих словах помрачнел и окончательно упал духом. Антон понял, что сгоряча наговорил лишнего.
— Нет, к тебе это не относится, — горячо заговорил он. — Я просто хочу сказать... Вот все говорят, что добро должно быть с кулаками. А я понял: добро с кулаками — уже не добро. Вот ты на гитаре играешь — и играй. Не нужно тебе больше ничего, понимаешь?
Алексей, видимо, не очень хорошо понял его. Он, как и любой слабый человек, наивно считал, что сила решает все проблемы.
А день продолжался своей чередой. Ребята купались в море, фотографировались, играли с Динаром, дурачились... Но Антон уже не мог оставаться здесь. Очарование этой чудесной поездки было безнадежно утрачено. В тот же день он попрощался со всеми, добрался до аэропорта и вылетел на базу.
x x x
— Первый и третий, не собирайтесь в кучу, вас видно! Разбивайтесь по одному... Первый пошел, третий прикрывает. Вперед! Первый, тебя видно... Четвертый: попадание, выходи из боя! Живо, я сказал! Второй, где твое место? Не торопись, не дергайся...
Голос инструктора вылетал из громкоговорителя, как будто какое-то материальное тело — липкое, едкое и навязчивое. От него хотелось спрятаться или отмахнуться. Но спрятаться было нельзя: инструктор сидел в прозрачной кабине на вышке и видел весь полигон, как свою ладонь. Стекло этой кабины было заляпано краской: бойцы любили втихаря выпустить по надоедливому наставнику очередь желатиновых шариков с красящим порошком.
