Агнесса поднималась по лестнице, не отнимая руки от перил, и волнение ее все возрастало. Воспоминания гостеприимно выходили ей навстречу, ей, прибывшей с далекого островка, хотя обычно принято считать, что гостеприимство оказывают лишь городским жителям, вернувшимся под свой родимый сельский кров. В этом чисто парижском строении дремало прошлое Агнессы, сжившееся с прошлым буссарделевского особняка; заждавшееся Агнессу, оно при ее приближении выходило из дремоты. Как у всякого жилища, у этого особняка была своя душа, пусть темная, нечистая, со всячинкой, но была. Агнесса прекрасно знала все до одного здешние углы и закоулки, все ловушки этого здания почти столетней давности; здесь она томилась, здесь она страдала; дважды вырывалась отсюда: в первый раз с чувством истинного освобождения и во второй - с чувством ужаса и отвращения. Никогда не испытывала она тоски по дому, но все же, возвращаясь, узнавала душу дома, его запах.
В ее комнате, давно уже переделанной в кабинет, ничто не переменилось. Это была ее, Агнессы, жизнь, сомкнувшаяся всеми своими звеньями с настоящим. Агнесса блаженно уснула. В первом часу ночи она вскочила с постели: завывали, перекликались, оглушали город сирены. Воздушная тревога.
Агнесса стряхнула с себя сон и в халате присела на краешке дивана - ей хотелось, если зазвонит телефон, сразу взять трубку, - нехорошо заставлять себя ждать, еще подумают, что она не хочет спускаться в бомбоубежище, устроенное в подвале. Вряд ли Буссардели пренебрегут правилами противовоздушной обороны лишь ради того, чтобы не оставить в одиночестве во втором этаже покойника и его стража. Агнесса не знала, что Буссардели никогда не ходят в бомбоубежище при тревогах. Ничто не шелохнулось в доме.
Глава VII
Никогда еще на буссарделевской памяти похоронный обряд не проходил столь малоторжественно, при столь малом стечении народа и в столь молниеносно короткий срок. У ворот Пер-Лашез уже ждала машина с гробом и тремя провожающими, а остальные члены семьи еще добирались до кладбищенской церкви на метро.
По дороге Валентин объяснил сестре, почему они, лишившись, как и все прочие, автомобилей, согласно соответствующему постановлению, не хотят пользоваться лошадьми. Из их Солоньского поместья, из Блотьера им могли бы привести несколько упряжек, а в каретном сарае на авеню Ван-Дейка хранились еще и кабриолет и карета, на которых бабуся вплоть до 1935 года выезжала в город или в Булонский лес. Но Буссардели категорически отказывались щеголять в оккупированном городе богатыми выездами. Пусть себе разъезжают на лошадях другие! Конечно, Буссардели боялись привлечь к себе внимание, вернее, не к себе, а к своему достатку, во всем чувствовалось, что их жупелом была вполне реальная опасность - реквизиция особняка. И все-таки главное - вопрос чести. Они считали, что при теперешнем положении дел во Франции, когда в Париже водворились немцы, приличия требуют свести на нет казовую сторону и подчиниться общему для всех закону. Именно по этим признакам узнавались истинно порядочные люди. Таким образом, скромность Буссарделей произрастала из того же корня гордыни, как и прежнее их желание показать себя, блеснуть.
