— Какую тяжесть вы, женщины, носите, — сказал он мягко. — Господи, почему не взять машину?
— Так получилось. Не ожидала, что будет столько покупок, — оправдывалась она.
— Как! Вы хотите сказать, что вам нужна вся эта снедь прямо сейчас, сегодня? У вас что, прием на двадцать персон?
— Если и так, у меня же нет услужливого Симпсона и его подручных, которые помогли бы мне, — заметила она.
Он высокомерно усмехнулся.
— Вы только скажите — и я вам его одолжу, — предложил он, и, когда Корделия представила достойного дворецкого из Морнингтон Холла, возглашающего: "Обед подан!" в ее небольшой квартире, в ее голубых глазах запрыгали смешинки, хоть сердце ее отчаянно колотилось, а пульс бешено скакал.
— Ладно уж, — сказала она грустно и добавила:
— Я… я не видела вас некоторое время. Гиль. Вы уезжали?
— В Лондон, — сказал он спокойно. — Заседал в палате.
Она язвительно засмеялась, и у него в лице проступило давнее выражение неуверенности.
— Да, эта дикость — непотопляемый атрибут нашего королевства, посерьезнел он. — Куда идет мир, скажите-ка мне?
Корделия уловила в его голосе опасно вызывающую нотку.
— Я ведь только подумала, насколько наша, знаменитая палата лордов готова к встрече с вами, — объяснила она свой смех.
Он шел рядом с ней по Черч-стрит.
— Почему нет? Я-то вел себя безупречно, — неясно было, говорит он всерьез или шутит. — Новички должны вести себя тихо поначалу, и я следовал этому правилу.
— Очень трудно это представить, — фыркнула она.
— Вам на самом деле даже не удастся вообразить все это, Корделия. — Теперь его голос звенел несомненной серьезностью. — Всю эту традиционную церемонность, известные лица, носителей знаменитых имен. Очень впечатляет. Порой хотелось ущипнуть себя — неужели все это реально.
Полгода назад он был бедным отщепенцем, жил в глухой горной деревушке, в испанском захолустье. Теперь он сидел среди избранных, как его предки. Перемены, которые с ним произошли и отразились на нем, стали, наконец, очевидны. Не удивительно, что в его новой жизни для нее не было места.
— О, я уверена, что вы скоро привыкнете к этому. Да, я читала в светской хронике о ваших матримониальных замыслах.
Гиль засмеялся:
— Я тоже это читал.
— И это вас не раздражает?
— А почему это должно раздражать? Борзописцам тоже надо зарабатывать на хлеб, — он пожал плечами. — И потом, как намекает Эвелин, когда-нибудь мне придется свершить это на благо семьи и государства.
Она ждала, что тут-то и прорвется в его голосе ироническая нотка, но не услышала ее и поняла, что он говорит абсолютно серьезно.
