— Даже если бы он мне и понравился и я решилась бы на то, чтобы в безумии страсти отдаться ему где-нибудь на склоне горы, это тебя никак не касается. Я свободный человек и могу делать все, что мне угодно. Но ничего подобного не произошло.
— Пусть будет так, — настаивал Брюс, — но с моей стороны было ошибкой доверить тебе вручение документов. Никогда я бы не пошел на это, будь я тогда в добром здравии. А ты, моя милая, скажу тебе честно, испортила все дело. Кто это отказывается от титула и поместья — такого просто не бывает. Придется отправляться туда и поговорить с этим парнем самому.
— Сделай милость, — не удержалась она от горькой улыбки. — Теперь моя очередь остаться здесь. Я не горю желанием возобновлять знакомство с Монтеро.
Брюс вместо ответа усмехнулся и вскоре уехал. Оставшись одна, Корделия два следующих дня провела, странствуя по Астурии на местных автобусах, заходя в музеи и художественные галереи Сантандера. Появляясь в отеле, она старалась избегать вопросительных взглядов Мерче Рамирес. Однако, в конце концов, хозяйка гостиницы не выдержала и однажды вечером, подавая Корделии ужин, первая завела разговор:
— Вы видели сеньора Гиля? Как он? У него все в порядке?
— Да, я видела его, он в полном ажуре, — Корделия выговаривала ответ нарочито незаинтересованно, — он просил передать вам… э-э., свое почтение.
Мерче фыркнула, давая этим понять, что она думает о способности Гиля испытывать почтение к кому бы то ни было.
— А у него есть женщина? — спросила она напрямик.
— Мне об этом ничего не известно, — осторожно ответила Корделия. — Он живет один, если, конечно не считать здоровенного пса, выводка котят и цыплят в курятнике.
Произнеся это, она подумала, что, живя в деревушке вроде ла Вега, сложно осуществлять свое право на холостую и свободную жизнь. Ведь этак можно вызвать ярость добродетельного братства местных отцов, мужей и прочих родственников. Гиль же не только не вызывал чьего-либо гнева, но, наоборот, был как будто в отличных отношениях с местным обществом, включая полицейского. И в то же время он принялся соблазнять ее. Быть может, он вообще свои мужские потенции тратил лишь на заезжих туристок? Но это могло бы повредить его репутации серьезного, вызывающего доверие гида. К тому же она не заметила, чтобы он позволял себе фамильярность по отношению к другим женщинам в их группе.
Да, он соблазнял только меня, думала она со стыдом. Может, он дарил свое внимание только одиноким и никем не защищенным девушкам, неопытным и доверчивым. Щеки ее зарделись от гнева и досады. Конечно, для такого, как Гиль, она являла собой образчик неопытности. Все же, стараясь быть беспристрастной, она вынуждена была признать, что и сама, пусть неосознанно, дала ему кое-какие основания считать, что непрочь быть соблазненной. Она вспомнила, как страстно ответила на его поцелуй, свою готовность отдаться его умелым ласкам… И ей стало совсем не по себе, лицо ее горело. В этот момент она возненавидела его: он подорвал ее веру в собственную неуязвимость, дал ей понять, какая в ней таится чувственность, о чем она прежде едва догадывалась.
