Они с Сильвией обсуждали их дальнейшие планы, и вдруг Флорри почувствовал, что под мышкой у него все еще находится револьвер в кобуре. Подумать только, он забыл о нем во всех этих передрягах, а тот уцелел!
– Можете поверить, что я умудрился сохранить револьвер? Поразительное дело!
Но она вдруг замолкла и перестала его слушать. Флорри проследил за направлением ее взгляда и увидел, что работники медицинской помощи делают перевязку Грюнвальду.
– Кажется, его отправляют в больницу, – высказал он догадку, хоть сам почувствовал в происходящем что-то странное.
Грюнвальд был совершенно невредим, и зачем в таком случае его перевязывать и, в частности, завязывать ему глаза? Руки у него уже были связаны за спиной.
– Не понимаю, есть ли в этом необходимость.
– Не вмешивайтесь, пожалуйста, – сказала Сильвия. – Что-то мне это не нравится.
Врач, крупный человек в черной кожаной куртке, с холодными глазами и рябым лицом, как раз в эту минуту швырнул старика к борту машины медиков, которая, как только что понял Флорри, вовсе не была «скорой помощью».
По ее борту крупными буквами было написано: «Полиция».
Настроение у Глазанова было радостным, почти юмористическим, он даже обрел способность шутить. Что-то сродни выражению счастья видел теперь Ленни на его лице. Сейчас они шли по тюремному двору, направляясь к камере арестанта.
– Он ничего не подпишет, – уверенно предсказывал Глазанов. – Ничего. Неподатливый, как кремень. Вам, Болодин, придется хорошо поработать кулаками, прежде чем он сознается.
У советника чуть не кружилась голова от счастья.
– Нет, – продолжал он разглагольствовать в своей манере захолустного грамотея, – нам придется сначала сломить волю этого человека. Лишить иллюзий, развеять тщеславные надежды, заставить его видеть реальность такой, какова она есть. Кирпичик по кирпичику, мы разнесем его убеждения. Да, это трудная задача. Это будет настоящая борьба, комрад Болодин, вы с такой пока не встречались. Но что за добыча! Только представьте, какой матерый волк оказался в наших руках в какой-то барселонской кутузке.
Ленни довольно тупо кивал, стараясь не выходить из образа того слабоумного дебила, каким, очевидно, считал его Глазанов. Только неопределенно хмыкнул в ответ, что Глазанов охотно счел знаком полного согласия и энтузиазма. Да, глядя на комиссара, он узнавал человека, захваченного видениями грядущей славы, самыми смелыми амбициями. Таких он и в Бруклине видал в свое время. Фантазер, набитый дурацкими мечтами о тех радостях, что принесет ему завтра.
