Предание о старом поместье | страница 71



— Козел! Козел!

И все это относится к нему, Гуннару Хеде. Это была его жизнь. И снова почувствовал он этот невыразимый страх, который он нес тогда в своей душе, омраченной безумием.

— Это был я! Это был я! — повторял он, ломая руки.

И в следующее мгновение он упал на колени перед скамейкой, уронил на нее голову и разразился рыданиями.

— Это был я! — выкрикивал он, плача. — Это был я!

Хватит ли у него мужества жить с этим сознанием? Он был жалким дурачком, осыпаемым насмешками, всеми презираемым.

— О, пускай бы я снова потерял рассудок! — воскликнул он, стукнув кулаком по скамье. — Ни один человек на свете не в силах вынести такое!

На миг он задержал дыхание. Тьма стала надвигаться на него, как желанный избавитель. Она обволакивала его, словно пеленой. Губы его расплылись в усмешке. Он почувствовал, как обмякли его черты, как взгляд его снова стал бессмысленным взглядом помешанного.

Но так было куда лучше. Иного он не вынесет. Осмеянный, гонимый, презираемый всеми дурачок! Нет, нет, лучше опять потерять рассудок и не сознавать всего этого! Зачем ему возвращаться к жизни?

Ведь все будут его презирать. И мягкая, летучая пелена тьмы стала обволакивать его.

Ингрид стояла тут же и все видела. Она понимала его страх, и ей было ясно, что вскоре все будет снова потеряно. Она ясно видела, как безумие вновь овладевает им. Она была вне себя от ужаса, и мужество окончательно покинуло ее. Но прежде чем он опять потеряет рассудок и страх овладеет им настолько, что он никому не позволит приблизиться к себе, она по крайней мере должна проститься с ним и со всеми своими надеждами на счастье.

Хеде почувствовал, как Ингрид подошла к нему, опустилась рядом с ним на колени, обвила руками его шею, прижалась щекой к его щеке и поцеловала его.

Она не погнушалась подойти близко к нему, безумцу, не погнушалась поцеловать его!

Во тьме послышалось слабое шипение. Клочья тумана чуть отступили. Казалось, нацеленные на него змеиные головы шипят от злости, что не могут укусить его.

— Не убивайся так! — сказала Ингрид. — Не надо! Никто и не вспомнит о том, каким ты был раньше, как только ты выздоровеешь!

— Я хочу опять вернуться в безумие, — сказал он. — Я не смогу этого вынести. Это невыносимо — постоянно вспоминать о том, каким я был.

— Нет, ты сможешь, — сказала Ингрид.

— Никто не сможет этого забыть, — жаловался он. — Я был ужасным. Никто не сможет меня полюбить.

— Я люблю тебя, — сказала она.

Он недоверчиво посмотрел на нее.