– Ваши, конечно, слушали разговор? – говорю я, прикуривая.
– Не будьте ребенком, Огюст. Нет, конечно. Он одинаково опасен для нас обоих. Неужели вы не догадываетесь?
– Ладно, – говорю я и с силой затягиваюсь. – Поехали?
– Пора. Забавная штучка эта Жужу.
– Дайте ей десять франков. От меня.
– Вот, возьмите.
Эрлих протягивает мне две бумажки, которые я, выходя, сую в передник разочарованной Жужу.
– Уже? – спрашивает она.
– Я же сказал: пишу поэму. Ни грамма свободного времени, Жужу!
В «мерседесе» Эрлих сует мне синюю пачку «Житан».
– Цените. Купил для вас у этой шлюхи.
– Она не шлюха.
– Толкуйте, Огюст!… Впрочем, бог с ней. Значит, третьего августа?
– «Лондонский туман сгустился над Кардиффом», – медленно говорю я и поворачиваюсь к Эрлиху. – Довольны?
Штурмбаннфюрер возится с зажиганием.
– Нормальная сделка, – говорит он минуту спустя, когда мотор наконец заводится.
«Нормальная сделка». Как для кого. Вжавшись в подушку сиденья, я размышляю об этом… «Да нет, – успокаиваю я себя. – Все было логично, Огюст. Четверо суток ты держался – наркотик, подвал, задушевная исповедь в день покушения на Гитлера, все-то ты прошел и не заговорил. У Эрлиха, пожалуй, нет оснований не верить тебе. Хотя бы на пятьдесят процентов. Когда ты попросился наверх и, представ пред ним, предложил разговор с глазу на глаз, он не был удивлен. Он ждал такого разговора, верил, что он будет. По его логике почва была удобрена, и Огюст Птижан обязан был воспользоваться соломинкой для спасения жизни».
– С глазу на глаз? – сказал тогда Эрлих. – Не поздно ли?
– В самый раз, – заверил я его.
Потом, когда я в общих чертах изложил свои соображения, он позволил себе выразить недоумение:
– Вас так заботит престиж?
– Еще бы – сказал я горячо. – Мы выиграем войну, что бы ни случилось. И мне не улыбается попасть под полевой суд и быть повешенным в Уондевортской тюрьме.
– Почему именно в ней?
– Традиции, сэр! – сказал я по-английски. – Британия очень консервативна в своих привычках.
– Ладно, – сказал Эрлих угрюмо. – Это дело нужно обдумать. Такие вещи я не решаю сам.
Он позвонил и справился, у себя ли Варбург. – Спросите бригаденфюрера, примет ли он меня. Ни следа легкомыслия, остреньких разговорчиков – все прочно, обстоятельно, солидно.
– Через два часа мы вернемся к нашим баранам, – сказал Эрлих и отправил меня в подвал, откуда извлек с нордическим педантизмом именно через два часа, ни минутой позже.
– Сейчас вас побреют и оденут, Птижан, – сказал Эрлих, нервно поправляя очки. – Я не хотел бы вести беседу здесь. Мне разрешено совершить с вами прогулку. Куда бы вы хотели поехать? В Венсен?
