Лида ходила-бродила вокруг матери, не зная, чем заняться, как вести себя, и вдруг спросила:
— Злишься, да?
Лида сама злилась.
Валентина Михайловна не очень поняла ее слова и безразлично переспросила:
— Ты что-то сказала, Лидуша?
За окном капал дождь — кап-кап-кап, тихий, успокаивающий. По листьям бузины и рябины. По крапиве и по малине. По траве и земле. И конечно, по елям и соснам. И над головой глухо и равномерно капал дождь — кап, кап, кап, — это по крыше.
И Лида слышала все это. Так же слышала, как и тишину, стоявшую за окнами дачи, и близкий шум поездов на станции.
И все равно она, не понимая самое себя, повторила:
— Зачем ты злишься на него? На папу? Ну, не написал, ну, не позвонил! И что? Что может случиться? Все равно же он не на войне какой-нибудь!
Валентина Михайловна вздрогнула, сбросила с плеч платок:
— Что ты говоришь? Ты понимаешь, что ты говоришь! Ведь, казалось бы, не маленькая уже! Пятнадцать лет! «Злишься»! На тебя я могу и имею право злиться — это я! Я сегодня отвратно чувствую себя, а ты не понимаешь этого, не видишь. Хоть бы занялась чем! Печь растопила, завтрак приготовила, пол подмела. Прав отец: странное вы поколение… Злюсь!.. Будешь злиться!..
— Я не про себя, про папу говорю, — сказала Лида, удивляясь. — Почему ты на меня кричишь? Я про папу говорю, понимаешь? Зачем ты на него, ну, сердишься?..
Кажется, Валентина Михайловна совладала с собой:
— Не кричу я на тебя, доченька, пойми! А на папу? Разве я сержусь? Писем нет, волнуюсь. Неужели ты, в конце концов, не понимаешь: ведь он там, где идет война! Настоящая война!
Лапы елей мерно покачиваются. И падают на землю листья. Листопад бывает всюду, даже в Москве. Там вдоль бульваров вывешивают к концу лета — началу осени такие таблички: «Осторожно — листопад!» Это для трамваев. Листья падают на землю сейчас другие. Обычно — желтые, сухие. Сейчас — зеленые, сухие. Такое лето, что листья не успели пожелтеть. И они падают… То ли от дождя, то ли от ветра. Но вроде за окном и тихо. И слышен дождь. И очень тихо покачиваются лапы елей и падают листья.
Странно, что отец там, где идет война. Она слышала и читала, не раз слышала и читала о том, что делается там, но когда это там, а не здесь, видно, не понимаешь по-настоящему, что это такое.
Она слышала, когда была меньше, о Суэцком канале. Там шла война. Она слышала об Алжире — там тоже. Потом о Кубе. И о Вьетнаме. Слышала, если признаться, как-то мельком. Были какие-то свои дела и заботы. Плохо, наверно, но были, и они мешали думать о том, кажется, главном. Стыдно, наверно, но это было так…
