В дождливую погоду темнеет рано. Пока Лида и Валентина Михайловна добрались до нужного дома, на улице начало смеркаться.
— Ты подожди меня, доченька. Я быстро, — сказала мать.
Лида прижалась к подъезду огромной двери с блестящими медными кольцами вместо ручек. Чтобы не мокнуть под дождем. А к подъезду все подъезжали и подъезжали машины. Лида не разбиралась в марках, и мальчишки в школе не раз посмеивались над ней, когда она называла «Волгу» «Победой», а «ЗИМ» — «ЗИСом», но тут и она заметила, что среди привычных, примелькавшихся было много машин странных, непохожих на все знакомые. Непомерно широкие и длинные, приземистые и высокие, маленькие, почти игрушечные, и громоздкие, похожие чуть ли не на целый вагон поезда, разные по расцветке и формам, они бесшумно, почти неслышно подкатывали к подъезду, и казалось, что они подвозят не обычных людей — пассажиров, а каких-то тайных советников и советниц.
Что такое тайный советник, Лида, впрочем, и не знала, но почему-то именно с этими словами лучше всего связывалось у нее это непонятное, тихое, загадочное подкатывание непривычных машин, бесшумное открывание дверец и такое же появление и исчезновение важных особ в массивном подъезде дома.
Зажигались фонари. Они вспыхивали над улицей линия за линией: сначала по одной стороне, затем — по другой. Загорались огни в запотевших окнах автобусов и троллейбусов, витринах и квартирах. Разноцветные, «как на новогодних елках, и одинаково мутные, и какие-то расплывчато-дрожащие в дождливом вечернем воздухе.
Странно, что так долго нет мамы…
Люди уже начали высыпать из подъезда дома. Одни, оживленные, торопились тремя струйками налево, направо и прямо — в тоннель, другие ныряли в машины, стоявшие на площадке у дома, и одни из этих машин, трогаясь, взвизгивали и скрипели тормозами, а другие исчезали тихо, почти неслышно, как и появлялись тут.
Что-то очень долго…
Лида посмотрела на часы и не поверила своим глазам. Она ждет уже час двадцать минут.
Где же мама?
Все реже ухали двери подъезда. Все реже появлялись из них люди. Теперь Лида была одна. Была совсем одна. Одна и дождь. Дождь и она.
«А штампики в комсомольском билете я так и не поставила, — почему-то вспомнила она. — И папа перед отъездом напоминал. А вот забыла… Правда, взносы у меня уплачены, но все равно надо поставить. А то вернется папа, рассердится…»
Она стояла одна у большого подъезда большого дома, а жизнь шла где-то рядом и впереди, но как бы отдельно от нее. И фонари светили там — впереди. И машины бежали там — впереди. И люди шли, торопясь скрыться от дождя, там — впереди.
