– Не знаю, сеньор доктор, но такие законы должны быть!
Доктор Годиньо слушал его, сильно хмурясь.
– Законы?! – воскликнул он наконец, энергично закладывая ногу на ногу. – О каких законах вы говорите? Или вы намерены подать в суд на соборного настоятеля?… За что же? Он вас побил? Украл у вас часы? Оскорбил вас печатно? Нет? Так в чем дело?
– О, сеньор доктор! Своими интригами он поссорил меня с невестой! Я никогда не был распутником, сеньор доктор! Он меня оклеветал!
– У вас есть свидетели?
– Нет, сеньор.
– Так чего же вы хотите?
И доктор Годиньо, поставив локти на стол, разъяснил, что он как адвокат не видит никакой возможности вмешаться в это дело. Подобные моральные, так сказать, драмы, разыгрывающиеся в лоне семьи, в домашних альковах, не подлежат судебному рассмотрению… Как человек, как частное лицо, как Алипио де Васконселос Годиньо он, увы, тоже ничем не может помочь, ибо незнаком с падре Амаро и не знает дам с улицы Милосердия. Он горячо сочувствует молодому человеку, ибо, в конце концов, и сам был молод, и ему самому не чужда поэзия юных лет, и он тоже испытал (к несчастью, испытал!) сердечные муки… Но это и все, что он может сделать: выразить сочувствие! Не надо было отдавать свое сердце святоше!
Жоан Эдуардо прервал его:
– Она не виновата, сеньор доктор! Виноват этот падре. Он хочет вскружить ей голову! Во всем виновата церковная ракалия!
Доктор Годиньо строго простер длань и посоветовал сеньору Жоану Эдуарду выбирать выражения. Нет никаких доказательств, что соборный настоятель присвоил себе в этом доме какое-либо иное влияние, нежели обычно присущее умелому духовному пастырю… И вообще он усиленно рекомендует сеньору Жоану Эдуардо прислушаться к советам человека, чей авторитет зиждется на прожитых годах и видном положении в стране: не следует в порыве досады бросать обвинения, которые ни к чему иному не приведут, кроме ущерба для престижа духовенства, столь необходимого в благоустроенном государстве! Без духовенства все потонет в анархии и разгуле!
И он самодовольно откинулся в кресле, подумав про себя, что сегодня он в ударе.
Однако убитое лицо конторщика, по-прежнему неподвижно стоявшего перед столом, действовало ему на нервы, он сухо спросил, пододвигая к себе том свода законов:
– Короче, чего вы от меня ждете, друг мой? Вы же видите, я ничем не могу вам помочь.
Жоан Эдуардо возразил с решимостью отчаяния:
– Я думал, что сеньор доктор сможет что-нибудь сделать для меня… Ведь я оказался жертвой… Все это произошло потому, что они пронюхали, кто написал заметку. Было же условлено, что это тайна. Агостиньо никому ничего не говорил, а, кроме него, только вы, сеньор доктор, знали…
