Преступление падре Амаро | страница 153



И Амаро пробормотал: «Значит, мы правы, что грешим!» Но у Амелии от усталости подкашивались ноги. «Приляжем, любовь моя!» Они легли, и звездная пыль посыпалась на них с небосвода, точно из огромного решета. Тучи сдвинулись и повисли вокруг них складками, подобно завесам алькова, источая аромат sachets.[99] Амаро положил руку на грудь Амелии; сладкое изнеможение сковало обоих; они сомкнули объятия, губы их соединились в огненном, влажном поцелуе. «О Амелиазинья!» – шептал он. «Я люблю тебя, Амаро, я люблю тебя!» – вздыхала она. Но облака вдруг разошлись, словно полог кровати, и Амаро увидел сатану. Их настигли? Уперши когтистые лапы в бока, нечистый растянул рот в немой ухмылке. С ним был Некто – древний, как материя вселенной; кудри его проросли лесами; в зрачке синела ширь океанов; по пальцам, гладившим пряди необозримой бороды, передвигались, словно по мировым дорогам, вереницы людских рас. «Вот они оба», – говорил ему дьявол, то свивая, то развивая хвост. А за их спинами Амаро видел сонмы и сонмы святых. Он узнал святого Себастьяна по вонзенным в его торс стрелам; узнал святую Цецилию, стоявшую с арфой в руках; где-то в толпе блеяли овечки святого Иоанна, а посредине возвышался, опираясь на сосну, незлобивый великан святой Христофор. Все они глядели и перешептывались, но Амаро не мог разомкнуть объятья, чтобы оторваться от Амелии; она же тихо всхлипывала; их тела странным образом срослись, и он со стыдом видел, что из-под сбившихся юбок виднеются ее белые колени. «Вот они оба, – повторил дьявол своему спутнику, – и прошу вас обратить внимание, высокочтимый друг (ведь мы тут все неплохие ценители), что у девушки весьма красивые ножки!» Святые старцы приподнимались на цыпочки, вытягивая изуродованные пытками шеи, а одиннадцать тысяч дев взмыли в воздух и упорхнули прочь, как стаи вспугнутых голубиц! И тогда Неизвестный, потирая ладони, между которыми перемалывались мироздания, сказал без улыбки: «Вижу, друг мой, вижу! Итак, сеньор соборный настоятель, мы являемся на улицу Милосердия, разрушаем счастье сеньора Жоана Эдуардо (человека чести и джентльмена), похищаем Амелиазинью у ее маменьки и утоляем подавленные аппетиты в укромном уголке Вечности? Я стар; охрип мой голос, некогда учивший мудрости на горах и в долинах. Но неужели ты думаешь, что я испугаюсь графа де Рибамар, твоего покровителя, пусть он даже опора церкви и столп общества? Могучим владыкой был фараон – но я смел фараона с лица земли вместе с его царственными пленниками, его сокровищами, его боевыми колесницами и толпами рабов! Такой уж у меня нрав! И если господа священники не перестанут безобразничать в Лейрии, я еще в силах сжечь город, как ненужную бумажку, и располагаю достаточными запасами воды, чтобы устроить потоп!»