Она была почти довольна этой не вполне еще ясной картиной своей будущей жизни, в которой плоть получит свое с благословения церкви, а душа будет наслаждаться радостями возвышенной любви к Богу и его служителю. Как хорошо все устраивается! Вскоре Амелия сладко спала и видела во сне, что живет в своем доме, с мужем, и играет в манилью со старыми приятельницами маменьки, сидя при одобрении всего соборного капитула на коленях у сеньора падре Амаро.
На следующий день Руса понесла письмо Жоану Эдуардо, и все утро мать и дочь занимались шитьем и говорили о свадьбе. Амелия не хотела разлучаться с матерью; они решили, что дом достаточно велик и молодые могут поселиться в первом этаже, а Сан-Жоанейра перейдет наверх. Сеньор каноник поможет справить приданое, медовый месяц молодожены проведут в усадьбе у доны Марии. От этих разговоров о будущем счастье Амелия то и дело заливалась румянцем, а мать с умилением любовалась своей дочкой через сползшие на кончик носа очки.
Когда зазвонили к «Аве Мария», Сан-Жоанейра заперлась у себя внизу и стала на молитву, перебирая целую корону четок, чтобы Амелия могла поговорить с женихом с глазу на глаз. Действительно, вскоре у входной двери звякнул колокольчик. Жоан Эдуардо явился сильно взволнованный, опрысканный одеколоном, в черных перчатках. Когда он поднялся на второй этаж, в столовой еще не было огня, и красивая фигурка Амелии, стоявшей у окна, вырисовывалась в светлом квадрате. Он положил плед, как всегда, на стул в углу и, подойдя к ней, крепко потирая руки, сказал:
– Я получил ваше письмо, менина Амелия…
– Я послала к вам Русу пораньше, чтобы застать дома, – быстро ответила она, не шелохнувшись; но лицо ее горело.
– Я как раз собирался идти в контору, вышел уже на лестницу… Было часов девять…
– Да, часов девять…
Оба умолкли в сильном смущении. Тогда он осторожно взял ее за руки и тихо сказал:
– Так вы согласны?
– Согласна, – прошептала Амелия.
– И поскорее, да?
– Да…
Он вздохнул от счастья и сказал:
– Нам будет хорошо вместе, очень хорошо! – И он нежно пожимал ее руки, захватывая их все крепче, от запястья до локтя.
– Маменька говорит, мы можем жить здесь, с ней, – сказала она, стараясь говорить спокойно.
– Конечно. Я закажу несколько дюжин постельного белья, – торопился он в волнении.
Потом вдруг притянул ее к себе и поцеловал в губы. Амелия тихонько всхлипнула и, ослабев, не сопротивляясь, позволила себя обнимать.
– О милая, – шептал конторщик.
