Лука поднялся; голос его дрожал:
- Вижу, ты не понимаешь меня. Я ничего не решал заранее, кроме одного: я хочу верить тебе, потому что вынужден верить. Иной возможности у меня нет, Мария Магдалина... - и он отвернулся к стене.
- Мне минуло пятьдесят, господин, я давно живу в одиночестве, беседую лишь со своей памятью, - сказала Мария Магдалина. - Когда я узнала вчера, что ты придешь, у меня сердце в груди забилось и я, словно хорошую весть, ждала тебя с рассвета. Мне храмом остался вот этот дом, алтарем - эта горница, сюда я никого не пускаю, с людьми встречаюсь на улице. Видишь, я только услышала про тебя - и со вчерашнего дня все думаю, как омою ноги тебе, когда ты войдешь в эту горницу, как умащу их маслами... Я сама боюсь: вдруг ты не так меня поймешь - мне ведь за пятьдесят уже... Я тебя так ждала, Лука, так верила! А ты думаешь, я лгать тебе буду...
Лука повернулся, сел, спрятал лицо в ладонях.
- Ты опять заставляешь меня краснеть, женщина... Попытайся понять... Вера моя - на последнем издыхании, сомнения терзают меня, словно дикие звери. Я ведь тоже один, хоть и живу среди братьев, хоть и есть у меня в жизни миссия... Разочарования медленно, но верно убивают мой дух. Посмотри на меня! - Он поднял голову. - В первый миг, как только я тебя увидел, глаза мне словно ослепило колдовское сияние, и я понял: или я поверю тебе, каждому твоему слову, или... лучше сразу уйти.
Мария покачала головой.
- Ты несчастлив, Лука, тебя слишком мало любили в жизни, никто тебя по-настоящему не любил. Вот ты и стал подозрительным, вся душа - в шрамах, ты изо всех сил стараешься быть реалистом, но презираешь реальность, а жизнь тем временем, как вода, уходит сквозь пальцы. Ты проповедуешь веру, а сам собираешь жалкие крохи ее, и дрожишь, и, как малый ребенок, робко надеешься на чудо...
Лука печально вздохнул:
- Откуда тебе все это известно, Мария Магдалина?.. Я на врача учился, видел страдания, видел смерть, в сознании у меня, сколько помню себя, живет убеждение, что спасти человека нельзя... И все же каким-то ветром туда, в сознание мое, занесло крохотную, как горчичное зернышко, надежду, что, может быть, выход, спасение все-таки есть, и вот сейчас это зернышко готово взорваться и разнести мне череп...
Глаза Марии Магдалины затуманились слезами, лицо Луки расплылось перед нею, стало смутным пятном.
- Мы с тобой знакомы всего ничего, час или полтора, а я словно всю жизнь тебя знала. Это я виновата. Нужно было бы сразу омыть тебе ноги, и накидкой своей осушить, и умастить маслами. Тогда бы не впал ты в сомнение, поверил бы мне...
