– Ну когда же, когда? Милочка, вы такая... Ух!
Этьен мычал что-то маловразумительное, и я пришла на помощь.
– Агата воспитана в строгости, а потому не встречается с мужчинами. Она полностью посвятила себя служению нашей семье.
В голубых глазищах эльфа отразилась вселенская скорбь, и он всплеснул изящными руками, словно услышанная новость разом лишила его всякой надежды на счастье.
– Но ведь... это неправильно! – дрожащим голоском возразил он и тоскливо уставился на скрытую под платьем грудь Агаты. Грудь, сотворенную из двух тряпичных мячей – ну да кто об этом знал?
– Отчего же, – возразила я, – если каждая служанка начнет бегать по свиданиям, кто работать будет?
Бедняга не нашелся, что ответить и сник. Распухшее ухо малиново светилось в полумраке.
– Но вы, милейший, можете иногда навещать нас, – пожалела я его, – я не против совершать совместные прогулки. Ведь так, Агата?
Этьен яростно сверкнул на меня глазами и промолчал.
– Священное Древо, какая скромница! – восхитился эльф и начал раскланиваться, обещая зайти в другой день.
– Вот и замечательно, – промурлыкала я, глядя, как его спина мелькает за деревьями, – Этьен, тебе не кажется, что нам предстоит хорошо поработать? Этот дом требует хорошей уборки, странно, что эльфы этого не заметили.
... И вот, под вечер – ура! Мы покончили с этим!
Плющ срубили, освободив дорогу солнечному свету, полы вымыли, пыль вытряхнули, комнаты проветрили. Едва волоча ноги после битвы с грязью, мы с Этьеном уселись на крылечке и молча наслаждались тихим закатом. Для полного счастья не хватало только плотного ужина: я пыталась себе внушить, что именно отсутствие такового поможет мне беспрепятственно садиться в эльфийские креслица, но Этьен не испытывал желания походить на томную эльфийку и грустил.
– Мясо, – мечтательно шептал он, – жареное, с корочкой... Мммм...
– Нам обещали завтрак.
– Я умру до завтрака, – скорбно сообщил Этьен, – Агнессочка, я есть хочу. Как тебе не понять? Вот в деревне на ужин я всегда съедал курочку.
Я молча сочувствовала. Затем вернулась в дом и, порывшись в сумочке, принесла ему шоколадную конфету – из той, раздавленной коробки. Этьен мрачно проглотил ее и, похоже, почувствовал себя еще более несчастным.
– Ничто не спасет меня, – заявил он, – от голодной смерти на чужбине.
И, пожалуй, впервые за всю историю нашего знакомства я не знала, как его утешить – а потому сделала вид, что с интересом разглядываю стройные шеренги деревьев, подрумяненные заходящим солнцем. Этьен исторг мученический стон – да такой, что я начала верить: если мой друг сей же час не растерзает печеную курочку, то может не дожить до рассвета.
