Она всегда вела себя самым невыгодным для женщины - особенно в некоторых летах - образом. Выражалось это в непрестанном уязвлении мужчин. И тех, кто заинтересовывался ею, и вообще собеседников. Посрамляла она даже того, с кем бывала близка - это я знал по себе.
Репертуар насмешек бывал нехитрый и жалкий. Скажем, постоянное вышучивание новостей в одежде. Уже повязывая галстук, я знал, что услышу: "Ого! Он в галстуке! В президиум вырядился, что ли?" или "Ну и ну! Ботиночки новые! Вот умора! Думаешь, я тебя в старых не опознаю?"
И почему-то надо было по каждому поводу оправдываться.
Реплики эти, даже если ей очень стоило бы помолчать, бывали вовсе бестактными и обескураживающими. "Сейчас, конечно, лапать начнешь!" - могла она сказать, когда, встав из-за стола и делая вид, что собираюсь подойти к окну, я направлялся к ее стулу, - нехитрый мужской маневр для перехода к прикосновениям.
Или "Как вы все суетливо стаскиваете носки! К брюкам бы их пришивали! Чтоб заодно!"
Словом, она постоянно ставила мужчин на место, хотя в саркастическом ее взгляде порой улавливались тревога и даже отчаяние. Но уж тут она бывала начеку - всегда это в себе подмечала и ощетинивалась, и произносила что-нибудь вовсе неуместное.
Как-то, не в меру распалившись в объятии, но затем, вероятно, пожалев, что дала себя увидеть потерявшей голову, она суховатым тоном заметила, что оргазм ее был иронический и чтобы я ничего себе не воображал.
Была у моей знакомой и некая темная прихоть. Твердым голосом в какой-то момент потребовать то, что совершить бывало невыносимо. Однако и тут, намеренно унимая сбившееся дыхание, она умудрялась ляпнуть такое, отчего возможности мои, и без того мобилизованные только из самолюбия, перечеркивались напрочь.
А еще у рождественской сотрапезницы были коричневатые подглазья, пристальный собачий взгляд и, хотя она непрерывно курила, непрокуренные странного белого цвета зубы...
"...Перестань ускользать! Молчи и не протестуй против моих рук. Их упрямство предуказано не нами! Ты все равно им подчинишься... Не захочешь, а одуреешь и, хотя кругом зима, даже расставишь стройные свои ноги... И уж тут, конечно, возникнут смехотворные препоны всех колготочных и прочих резинок! Но это видимость, что они защита от беззащитности! На самом деле, преодоленные, они еще сильней притиснут мою всемогущую руку к вздрагивающему твоему животу... Мы же с тобой всегдашняя группа риска - в любую минуту можем нагноить в себе нестерпимое желание..."
